Валерий Бадов

    Принц Уэльский Чарльз посетил на исходе осени 1996 года Бухару. Наследник престола находился еще в странствии по Великому Шелковому пути, как в деловую поездку, во встречном направлении, в Лондон отбыл Николай Кучерский – глава государственного концерна "Кызылкумредметзолото", директор Навоийского горно-металлургического комбината. Дальше путь генерального директора лежал в Вашингтон, где произошло долгожданное подписание долгосрочного соглашения о поставках узбекского урана на рынок США. Навоийский горно-металлургический комбинат заполучил солидную квоту на поставку уранового сырья напрямую американским покупателям. И еще большие поставки – через третьи страны. Это воистину благая весть для экономики всего Узбекистана, облегчение для платежного баланса республики.
    А события между тем следовали по нарастающей, одно за другим. Прибывшая в Кызылкумы представительная комиссия экспертов МАГАТЭ завершила недельное обследование крупнейшего в Евразии технологического комплекса по разработке урановых руд и городов бывшего Министерства среднего машиностроения в сердце пустыни. Заключение экспертов имело громкий резонанс во всем мировом ядерном сообществе. Оказалось, уровень урановых технологий и экологическая безопасность в Кызылкумах превосходят среднемировой уровень. Не успели отбыть из Навои гости из МАГАТЭ, как в Учкудуке, севернее которого на географической карте не обозначено поселений до самого Арала, приземлился самолет спецрейса, на борту которого находилась добрая половина дипломатического корпуса из Ташкента. Послы осмотрели самый крупный в мире золотодобывающий рудник Мурунтау, а потом лицезрели на ГМЗ-2 разливку "свежего" золота пробы 9999. Слитки его пополнили еще на толику тяжелеющий золотой запас республики.

"Чем больше россыпей рудник в себе, Тем глубже сердце копей рудокоп долбит." Алишер Навои

    Дипкорпус в Учкудуке
    Есть ли нить, на которую можно нанизать все вышеупомянутые события, так или иначе связанные с экономикой нового независимого Узбекистана. На мой взгляд, нить эта проглядывается. Попросту узбекская урановая и золотодобывающая промышленность становится фактором, влияющим на состояние и будущность мирового рынка стратегических металлов. Дипломаты, финансисты, инвесторы, международные чиновники прощупывают новую "точку роста" мирового рынка благородных и редких металлов, сырья для ядерной энергетики. Иначе чем объяснить столько совпадений в событиях ноября, при щедром свете милосердного на излете осени "белого солнца пустыни"?
    Добавим к сказанному, что накануне "Файнэншнл Таймс" поведала, что английский конгломерат "Лонро" готов вложить 350 млн. долл. в месторождения Даугызтау и Амантайтау. Узбекская доля в акционерном капитале СП составит 57%. Еще один пайщик проекта – Международная финансовая корпорация (МФК) – сделает первые инвестиции еще до конца года. Кредиты банков составят 130-135 млн. долл., а вторую очередь строительства акционеры будут финансировать уже за счет собственных прибылей. "Файнэншнл Таймс" сослалась при этом на мнение "одного западного бизнесмена": "Как только сделка в Узбекистане заключена, вы не рискуете, что государство захочет пересмотреть условия контракта".
    Не становятся ли Кызылкумы новыми Эльдорадо? Никаких признаков "золотой лихорадки" в пустыне не наблюдается. Как нет на слуху и привычных в СНГ толков о сверхприбылях и "конкистадорских" вожделениях чужеземцев. Правильнее сказать: зарубежные инвесторы неровно дышат к кызылкумскому золоту. Конкуренция, а не привычная круговая порука крупных западных компаний задает тон на торгах с властями республики и руководством концерна "Кызылкумредметзолото". Именно – конкуренция, когда не хозяева обхаживают гостей, а чаще – наоборот. Узбекская сторона твердой рукой отстаивает кровный интерес государства, у которого каждый доллар в казне – на счету.

    Падишаха звали Средмаш
    В Навои я подметил, что "протоколы о намерениях" с заморскими визитерами здесь считают лишь первой ступенькой к настоящему делу. Тогда как стало привычным в иных странах СНГ, что размах у этих протоколов – саженный, а когда доходит дело до настоящих инвестиций, то отношения партнеров начинают живо напоминать известные сцены из чеховской "Свадьбы". Почему же в Навои, испытывая острую нужду во вливаниях иностранного капитала в уран и золото, не поддались ни на какие "мезальянсы" с западными инвесторами с их тугой мошной и железной хваткой? Ответ на этот интригующий вопрос не прост, а подсказку, пожалуй, находим в иносказании Алишера Навои, просветителя и знатока человеческих душ, в чью честь и назван технополис в пустыне, драгоценный осколок Средмаша невдалеке от стен благородной Бухары. У Навои такая метафора:
    "Глупец и полную луну за медный таз принял,
    Когда диск солнца из виду потерял".
    Если опустить, конечно, едкую насмешку в словах мудреца, разве не в том порой причина упадка, а иногда и крушения многих высокотехнологичных предприятий союзного ВПК, что они потеряли из виду "солнце", вокруг которого вращалось их бытие? Сначала их лишили обжитого поприща, оборотного капитала, оборонного заказа, а потом вытолкали врозь на мороз нерегулируемого, в духе Адама Смита, "рынка". Под бодрое подбадривание, что "нужда гнет железо".
    Трудно сейчас и представить, что и Навоийский горно-металлургический комбинат (НГМК) был на волосок от лихой беды.
    ... На этот раз я побывал в Бухаре 20 лет спустя. Средневековых улочек, торговых рядов, мастерских медников и гончаров, прилепившихся к стенам Арка, цитадели бухарских эмиров, уже не увидел. На месте этой живой иллюстрации к сказаниям о Ходже Насреддине выложенная стандартными плитами голая площадь. На закате дня голос муэдзина, возносящего хвалу всевышнему, разносится по Старому городу. На стенах бесчисленных частных лавок изречения из Корана и надписи по-английски. Бросилось в глаза,что за Гиждуваном вдоль шоссе Бухара – Навои нет прежнего простора – одна сплошь улица на километры: дома, глиняные дувалы, посевы хлопчатника и сады стоят тесно друг к другу. Демографический взрыв в Зарафшанском оазисе, перенаселенность бросаются в глаза. Невольный холодок в душе пробегает при мысли: что стало бы со всем этим людским сонмищем, если бы разом опрокинуть этот построенный на вековой традиции уклад, в котором кетмень остался незаменимым орудием, а каждая капля воды в арыке драгоценной, в слепую стихию "свободного рынка", заполошную дележку земли, воды, хлопкоочистительных заводов и фабрик? И что сталось бы с Навоийской и Бухарской областями, прежде едиными, если бы Навоийский горно-металлургический комбинат не выстоял в новой грозовой реальности, отрезанный от большой российской метрополии? Хорошо, что тонкие вопросы построения экономической политики, от которой зависят судьбы и сама жизнь миллионов людей в республике, решались без монетаристской скоропалительности. Президент Ислам Каримов, профессиональный экономист, возглавлявший некогда Госплан республики и знающий изнутри и силу, и уязвимость экономики страны, критическое соотношение демографии и ресурсов, не сделал опрометчивых шагов. Лидер республики выделил пять основополагающих принципов постепенного, с оглядкой и холодным расчетом, вхождения Узбекистана в рыночное хозяйство и мировое экономическое сообщество. И НГМК, это государство в государстве, каким оно было при могущественном, как падишах, Средмаше, оказалось не данником, а скорее под покровительственным щитом нового государства в Центральной Азии.
    "Не ломать старый дом, пока не построен новый" – таков здравый путь преобразования многоукладной экономики Узбекистана. Для технополиса в Навои этот курс государства стал залогом к спасению.

    Золото – не ко двору?
    Признаки надвигающейся беды директор НГМК Н.И.Кучерский ощутил еще в 1988 году. Спрос на урановое сырье, ненасытный в годы "холодной войны", падал. Да что уран! Зарафшанское, самое звонкое и дешевое золото страны словно стало обузой для союзной казны. Гигантская чаша карьера Мурунтау, где черпали золотоносную руду, уступами опустилась до 200-метровой глубины, и дело застопорилось. Двигатели БелАЗов задыхались в Кызылкумском пекле, перегревались. Две трети тягачей стояли в ремонте. А конструкторы автозавода в Жодино разводили руками: машина не рассчитана на работу в температурном режиме выше 40^o. Единственный выход – закупить грузовики у "Катерпиллара" и других западных фирм, но по 1 млн. долл. за штуку. Совмин СССР наотрез отказался выделять валюту. Плановая система рассыпалась под улюлюканье "перестроечных" маратов. В Мурунтау, чтобы не остановить всю технологическую цепочку, брали только руду, а вскрышу поневоле сократили. А потом события и вовсе пошли колесом. Спровадили на пенсию Ефима Павловича Славского – человека-легенду, возглавлявшего Средмаш с послевоенных времен.
    Декабрь 1991 года – распад Союза. Свалившееся как снег на голову "общее экономическое пространство СНГ", в котором общим была только утрата оптимальных схем разделения труда, разорительная для всех. Разрыв кооперационных связей с российскими поставщиками-потребителями. Проволочки в прохождении банковских платежей между Россией и Узбекистаном. Замаячила нешуточная перспектива свертывания всего Кызылкумского проекта. Города Навои, Зарафшан, Учкудук, Нурабад, рудники, карьеры, заводы, полигоны, лаборатории, институты, взлетные полосы в пустыне, железные дороги – все это в полном соку и силе, но земля зашаталась и уходила из-под ног почище, чем в день 10-балльного Газлийского землетрясения. Около 50 тысяч инженеров и рабочих, элита ВПК, их домочадцы – в большинстве выходцы из России – и получившие индустриальные профессии дети дехкан оказались словно ничьи, "неприкаянные". В чайханах молва множила темные слухи "чернобыльского" толка об урановых копях, а "зеленые" – экологи с пылом неофитов – и вовсе шли на приступ – закрыть "урановый технополис".

    Государство – щедрый кредитор
    "Даже царство, что распалось,
    К жизни прежней он вернет",
    – сказано у Алишера Навои о "справедливом шахе".
    Какой выбор альтернатив был у Президента, когда решалась судьба технополиса в Навои? Предоставить комбинату выплывать самому, дать налоговое послабление? Был избран вовсе иной путь: государство стало кредитором комбината. И это в первый год независимости, когда в казне валюты было на донышке, а забот и прорех в республике невпроворот. Президент всецело поддержал представленный генеральным директором Н.И. Кучерским долгосрочный план рыночной трансформации НГМК. На импорт горной техники в течение 5 лет казна выделила субсидий и займов на 200 млн. долл. 100% валютной выручки разрешено оставлять на счетах комбината для целей реконструкции. Комбинат, как государственное предприятие, и это нельзя даже было вообразить при директивной экономике, получил полную, без изъятий, самостоятельность во внешнеэкономической деятельности. Заключать контракты, участвовать в инвестициях, брать займы. Конечно, со стороны государства это был акт самоотвержения. Но и замысел был далекий: республика выручала будущее национальной высокотехнологичной промышленности. Это стратегическое решение должно предотвратить выпадение Узбекистана из числа среднеразвитых индустриальных государств в безвременье "третьего мира".
    Минуло пять лет, прожитых с великим напряжением. Верен ли оказался расчет дать комбинату волю, попытаться на свой страх и риск встроиться в транснациональные рынки урана и золота? Да, технополис в пустыне ожил, дал новые побеги. Развернулся во всю мощь Мурунтау, оснащенный по последнему слову техники. Тонны добытого золота государство скупает в свой золотовалютный резерв. Часть его размещена в швейцарских банках в залог займов, понижая процентные ставки по кредитам. Поправились дела и со сбытом урана. После двукратного падения цены из-за выброса на мировой рынок припасов советского ВПК цены вернулись к черте рентабельности и, по прогнозам, будут расти и дальше. Благодаря совершенным средмашевским технологиям узбекский уран дешев и безупречного качества. Объемы продаж растут.

    Американцы в Мурунтау
    Но главная метаморфоза произошла в менеджменте. Искушенные "технари" из оборонки, не обученные и даже чуждые стоимостному счету, неплохо научились вести дела на рынке финансов и инвестиций. Пример тому совместное предприятие "Зарафшан-Ньюмонт", всего за два года поднявшееся в рудных отвалах карьера Мурунтау. Американская фирма "Ньюмонт" (штат Колорадо) вложила в СП около 200 млн. долл. и, применяя экологичную технологию кучного выщелачивания, вылущивает золотинки из бедных "забалансовых" руд, до которых у хозяев руки дошли бы разве что через полвека. Причем доля навоийцев в основном капитале оплачена натурой: бедной рудой, которой в отвалах миллионы тонн. И еще НГМК – единственное в мире горнорудное предприятие с полным циклом: от добычи золотоносной руды до изготовления ювелирных изделий из благородного металла. Мрамор, станки с числовым программным управлением, трикотажный экспорт, серная кислота, поливинилхлоридные трубы – чего только не производит технополис в пустыне. По западной классификации это, скорее, конгломерат. Особенность этих рыночных образований – ориентация на процент с вложенного капитала, выход за пределы узкой цеховой специализации.
    ...Если бы крупный авторитет мировой экономической науки Дж. Кеннет Гэлбрэйт побывал в Навои, изучил стратегию поведения НГМК на транснациональных рынках, он, наверное, еще больше уверился бы в правоте своих взглядов на соотношение, симбиоз "рыночной" и "планирующей" экономики. Гэлбрэйт еще в конце 70-х годов пришел к бесповоротному выводу, что "свободный рынок", где бал правят спрос и предложение, существует лишь в воображении непоколебимых поборников либеральной школы. По Гэлбрэйту, на поверку в США есть как бы две экономики: рыночная, где обращаются и конкурируют товары и услуги десятков тысяч мелких предприятий, и "планирующая" система гигантских, по преимуществу, транснациональных корпораций, которые давно уже приладились жить не по святцам Адама Смита. В этой части экономики решение принимают высшие менеджеры, а не частные владельцы акций, и сверхзадачей является не максимальная прибыль, а стабильность корпорации. Эта система, вызревшая в лоне "старого" капитализма, которую Гэлбрэйт иначе еще называет "техноструктурой", все программирует наперед: цены, рыночные квоты, нормы прибыли, объемы продаж, инвестиции, слияния и картельные соглашения компании. А трения на якобы свободном рынке улаживают без лишней огласки олигополии, то есть речь идет о совместном контроле нескольких транснациональных корпораций над рынками алюминия, стали, золота, урана. Гэлбрэйт высказывает и вовсе крамольную для "крутых" рыночников констатацию, что корпорации с государственной формой собственности, как правило, управляются лучше, чем с преобладанием частного капитала.

    "Техноструктура": управление со знаком качества
    Этот экскурс в "постиндустриальную" экономику по Гэлбрэйту, на мой взгляд, здесь к месту. Почему? История врастания Навоийского комбината в рыночный уклад является разительным подтверждением реалистической концепции Гэлбрэйта. Превосходство "техноструктуры", ведущей бизнес в сфере своих профессиональных интересов и знаний, которые ни за какие деньги не купишь, именно в плане рыночной эффективности над пришлым частником, которого в России поторопились признать за "стратегического инвестора", просто налицо. Я попросту не знаю ни одного приватизированного под сурдинку горнорудного предприятия, которое бы встроилось на самом деле в транснациональные рынки, как равное с равными, как это удалось НГМК. Государственная собственность на основные фонды является не помехой, "пережитком", а порукой, что с государством можно играть в четыре руки. Государственное регулирование и инициатива в бизнесе дают эффект сложения сил. Да и все шаги НГМК на рынке – типичное поведение "планирующей" системы, схожее с обычной стратегией крупной корпорации в развитых странах.
    Ведущие менеджеры в Навои говорят, что комбинат находится на переправе к рынку. У золота – один покупатель – государство, цена назначенная. Весь интерес сводится к снижению издержек. По урану порядок продаж вольный и настройка на конъюнктуру мирового рынка тоньше, а инвестиции сопряжены с риском. Думаю, с переменой формы собственности на НГМК спешки не предвидится. Во-первых, это вписывается в курс президента на рынок: торопиться не поспешая, во-вторых, сильный госсектор, как в Китае, – каменная стена, за которой надежнее положение предпринимателей пока, по преимуществу, в мелкотоварном рыночном секторе Узбекистана.
    Есть еще одна сторона – социальная. На НГМК ведать не ведают длительных задержек зарплаты. Все социальные льготы и гарантии сохранены. И хотя содержание гигантской социальной инфраструктуры в пустыне – комфортабельного жилья, дворцов культуры, стадионов, лечебниц и домов отдыха в зеленых предгорьях, подготовка кадров и поддержка коренного населения в пустынных районах, где уже три года как почти не было дождей и велики хозяйственные потери, – обходится в сотни миллионов долларов, руководство комбината и мысли не допускает, что "сброс" этого бремени даст действительно полезный эффект. Ведь это вложение в кадровый потенциал, в здоровую и оптимистичную социальную среду. Вот здесь и прослеживается главный итог этих пяти лет, прожитых в новом укладе: комбинат встречает свое 40-летие на будущий год, восстановив и даже упрочив запас прочности. В сложное, переломное для судеб всей Евразии время у людей, отдавших лучшие годы жизни подвижническому труду в знойных Кызылкумах, есть прочный тыл, работа, чувство общности и надежда. Не произошло никакого снижения цивилизационного уровня. Не забыто, а сохранено много из того хорошего, что было в прежнем укладе жизни.
    А что обретено? Воля и простор для людей предприимчивых, творческих и умелых.
    ... У древней Бухары было несколько крепостных ворот, от которых шли караванные дороги на Самарканд, Коканд, Герат. Технополис в Навои, когда-то закрытый и потаенный, становится вратами Узбекистана в мировое хозяйство.