Ксенофонт Ипполитов
Вице-президент Российского союза предприятий безопасности, кандидат юридических наук

    После эйфории первых лет реформаторства к обществу пришло осознание того в высшей степени тревожного факта, что Россия оказалась перед лицом серьезнейших угроз. Разработана и Указом Президента РФ утверждена концепция национальной безопасности. Что тут, однако, смущает? Повторю свои возражения, которые имел случай изложить в свое время разработчикам названного документа. Суть их, коротко, сводится к следующему.
    Концепция, как толкуют словари, – это система научных взглядов, теория вопроса. И утверждать науку, пусть даже в виде официальной концепции, законодательным актом, в данном случае Указом, не совсем ловко. Другое дело, если бы концепция была широко обсуждена и воспринята научной общественностью, соответствующими структурами всех ветвей власти, тогда на основе этой концепции следовало бы разработать и утвердить законом доктрину национальной безопасности, сделав ее действующим, работающим инструментом государственной политики.
    Трудно согласиться и со стремлением разработчиков втиснуть в концепцию, помимо стратегических, массу тактических проблем. Следуя такой концепции, государство вынуждено будет все время отвлекаться на решение сиюминутных задач, упуская из виду задачи долговременные, стратегические. В этом случае концепция национальной безопасности России, у которой есть вечные коренные интересы и сформированные многовековым развитием цивилизационные задачи, становится концепцией безопасности существующего в данный момент политического режима.
    Первейшая задача политики национальной безопасности – это, на мой взгляд, не борьба с угрозами, а создание условий, которые позволят всем народам России сохранить и утвердить свой уклад, свой образ жизни, незыблемость своего исторического пути развития, свою самость. Угрозы же – нечто вторичное, их ликвидация, предотвращение – это тактический уровень решения проблемы национальной безопасности. Угрозы непрерывно меняются по мере изменения исторической обстановки. И позволить им заслонить стратегические цели значит поставить себя в положение несмышленого щенка, который ловит свой собственный хвост и, подобно ему, крутиться на месте.
    Стержнем российской цивилизации, российской государственности издавна была и еще долго будет таковой русская идея. Это – не абстракция, не идеологический фантом. Русская идея воплощает в себе важнейшие цивилизационные реалии, все основные элементы российского бытия. Показательно, что Збигнев Бжезинский еще в 70-е годы писал, что исходным пунктом и конечной целью геополитической борьбы США против СССР является установление контроля над Евразией, который открывает дорогу к мировому господству. Комментируя в 90-е годы поражение Советского Союза в «холодной войне» и наступление «смутного времени» в России, он расценил все происшедшее как результат разрушения «концепции бытия» русского народа.
    Западные геополитические стратеги торжествуют победу над издавна враждебной им, а теперь повергнутой, ослабленной Россией. Тем, кто питает на этот счет какие-то иллюзии, напомню слова русского религиозного философа Ивана Ильина, звучащие сегодня как предупреждение: «Никто из нас не учитывал, до какой степени организованное мнение Запада настроено против России и против православной церкви. Западные народы боятся нашего числа, нашего пространства, нашего единства, нашего душевно-духовного уклада, нашей веры и церкви, наших намерений, нашего хозяйства и нашей армии. Они боятся нас и для самоуспокоения внушают себе, что русский народ есть народ варварский, тупой, ничтожный, привыкший к рабству и деспотизму, к бесправию и жестокости...
    Европейцам нужна дурная Россия: варварская, чтобы «цивилизовать» ее по-своему; угрожающая своими размерами, чтобы ее можно было расчленить; завоевательная, чтобы организовать коалицию против нее; реакционная, религиозно-разлагающая, чтобы вломиться в нее с пропагандой реформации или католицизма; хозяйственно-несостоятельная, чтобы претендовать на ее «неиспользованные» пространства, на ее сырье или, по крайней мере, на выгодные торговые договоры и концессии».
    Обращение к русской идее помогает нам выяснить, выявить в историческом развитии России именно те элементы, которые обеспечивали бы преемственность и непрерывность ее развития, безо всяких исключений, как самобытного государственного образования, как условия преодоления любых, даже самых трагических испытаний, как фактора формирования народом России духовной сферы своего существования и уникальной цивилизации, вошедшей в историю человечества как российская, евразийская цивилизация.
    Суть русской идеи – национальная и религиозная терпимость русского человека, готовность прийти на помощь слабому, защитить униженного, сострадать убогому, обеспечить не только свою безопасность, но и безопасность каждого народа, который разделил с ним свою судьбу. В русской идее необычайно полно проявилось и такое качество русского человека, как терпимость к нравам и обычаям других народов, их культуре, их образу жизни. Именно эти особенности русской идеи привели к тому, что Россия как страна развивалась на полиэтнической основе. Вот почему формирование российского государства, начиная со времен Московского царства, было по преимуществу процессом собирания земель, добровольного вхождения народов под руку московского, а затем российского государя.
    В отличие от испанцев, португальцев, французов, англичан, американцев, русский народ не занимался, по замечанию замечательного русского ученого Льва Гумилева, «истреблением присоединяемых народов, сгоном их в резервации или насилиями над традициями и верой туземцев».
    Благодаря русской идее в образовании российского государства вместе с православием самым активным образом участвовали мусульманство и буддизм – религии автохтонных народов. Весьма примечательно, что ислам на российской почве был значительно терпимее, чем, скажем, на Ближнем Востоке. Это тоже заслуга русской идеи, смягчавшей на протяжении столетий экстремистские крайности религий, укоренившихся в жизни народов России. Сегодня силы, исповедующие исламский фундаментализм, вышли из тени и свободно ведут свою разрушительную работу, подрывая единство населяющих Россию народов.
    Учитывая место и роль в жизни народов России православия, мусульманства и буддизма, принятый недавно Закон о свободе вероисповедании подтвердил их право быть первыми в ряду всех «прописанных» в России религий. Казалось бы, это никак не может задевать католицизм и протестантизм, приходивших к нам с крестом и мечом и, более того, никогда не имевших широкого распространения в России. Кирха и католический храм появились у нас при Петре I, чтобы обслуживать обширные поселения колонистов – выходцев из различных европейских стран, быть средством их консолидации внутри российского государства. Так что признание первичности религий автохтонных народов по отношению к другим религиям обусловлено всей историей развития нашего государства и самих этих религий. Это не лукавство закона, не применение двойного стандарта, а лишь признание исторической данности. Тем не менее, как только закон о свободе вероисповедания был принят, с его критикой выступил римский папа, конгресс США, протестантский мир.
    Нельзя, однако, закрывать глаза на то, что русская идея имела и продолжает иметь и другое воплощение – русский национализм, который всегда являлся реакцией русского народа на унижение его национального достоинства, на ущемление его интересов или пренебрежение ими. Не случайно русский национализм получает широкое развитие в переломные моменты российской истории – в «смутное время». Вместе с рядом позитивных моментов русский национализм несет в себе большой разрушительный заряд. Он заложен, например, в идее воссоздания на территории Российской Федерации русского национального государства. Русский национализм беззастенчиво и грубо эксплуатируется сейчас различными силами, борющимися за власть.
    Любое падение, извращение, девальвация русской идеи не только порождают распад и духовную и нравственную деградацию в русской части общества, но и сопровождаются ростом агрессивного антирусского национализма в среде нерусских народов, что оборачивается, как это было в Чечне, большой кровью.
    Русская идея, русское бытие – это общинность, соборность, коллективизм, составляющие величайшие ценности российской цивилизации. Заслуга Русской православной церкви заключается в том, что в период удельной междуусобицы, борьбы с татаро-монгольским игом, формирования централизованного государства она сохранила общинность, придав ей религиозное содержание соборности и сделав последнюю мощнейшим оружием консолидации русского народа. Советский коллективизм продолжил эту традицию.
    И не случайно один из самых серьезных ударов наносится по соборности Русской православной церкви, против общинности русского духа, против коллективизма как формы существования россиян, который противостоит индивидуалистическому кредо западной цивилизации. Коллективизм, общинность и соборность мешают утверждать в современной России капиталистические отношения в их наиболее нецивилизованной форме. Поэтому г-ну Бжезинскому так мешает русская православная церковь. Поэтому такое мощное давление испытывает она сегодня со стороны протестантизма и католицизма, не говоря уже о всевозможных сектах, выросших в России, как грибы.
    Русская идея – это еще и ярко выраженная, глубокая тяга к социальной справедливости. Все революционные катаклизмы, все политические, все идеологические движения, которые были характерны для России на протяжении столетий, так или иначе были сопряжены с тягой народных масс к социальной справедливости. Вот и сегодня обнищание большинства населения, громадный разрыв в доходах кучки нуворишей и миллионов россиян генерируют в обществе идею социальной справедливости, сея семена нового социального взрыва.
    Русская идея – это, далее, глубочайший, беззаветный патриотизм русского народа. Он складывался исторически. Россия за тысячу лет провела 550 войн, т. е. большую часть времени она была вынуждена воевать. И это всегда возбуждало совершенно определенные чувства в народе: это моя земля, земля моих предков, которую у меня хотят отнять, поэтому я эту землю должен буду защищать, не щадя живота своего.
    К счастью, кажется, уходит в прошлое пора, когда слово «патриот» превратилось в уничижительную, бранную кличку. Уверен, не за горами то время, когда в нашем потерявшем ориентиры обществе всерьез займутся патриотическим воспитанием подрастающего поколения. Ведь вне патриотизма невозможно думать о национальной безопасности, о дальнейшем социально-экономическом и духовном прогрессе страны.
    Эти задачи не решить и без серьезного укрепления российской государственности, которая была и до сей поры остается важнейшим компонентом русской идеи и российского бытия. Россия при ее протяженности, при ее очень суровом климате, при необходимости постоянно обороняться от западных, южных, восточных, северных соседей могла выжить только при наличии на ее территории сильного государства. И вовсе не случайно в глазах русского человека, в глазах россиянина оно приобретало мессианские черты. Как не случайно и то, что власть у нас оказалась столь сильно персонифицирована и остается таковой поныне: российский народ привык видеть в государстве и государе свою последнюю надежду, свой последний оплот.
    И в эти трудные дни россияне вправе рассчитывать на то, что именно государство поможет им выйти из тупика, спасти и возродить Россию. Сделать это можно лишь при одном условии: восприняв, защитив основополагающие ценности, многовековые традиции российского бытия, оперевшись на них в поисках новых путей и решений. Уроки истории учат: любой режим в России, который шел в направлении защиты, умножения этих ценностей, двигался по восходящей, стоило ему пренебречь ими или отринуть их, режим был обречен на умирание. В отношении к урокам прошлого не должно быть никаких идеологических предубеждений. Вспомним, к чему обратился предельно идеологизированный большевистский режим, защищаясь от натиска фашистских полчищ. Забыв о классовом подходе к прошлому, он обратился к истокам российского патриотизма и воинской славы. И выстоял, победил, осенив себя знаменем Кутузова, Суворова, Александра Невского...
    Геополитические стратеги, мечтающие о контроле над евразийским пространством, где сосредоточены огромные запасы ценнейших природных ресурсов, могут злорадно потирать руки, наблюдая, как Россия в постиндустриальный век, на пороге третьего тысячелетия внедряет у себя дикий капитализм эпохи первоначального накопления, пристраиваясь в хвост мирового развития. Запад очень боится, что мы найдем свою формулу, выберем свой вектор социально-общественного прогресса.
    Мне такая формула, такой вектор движения, видится в идее конвергенции, которая позволит соединить в одно целое все позитивное, что дали капитализм и социализм. Вспомним, как после Второй мировой войны, когда для капиталистической системы настали трудные времена и стоял вопрос о ее выживании, Запад, не колеблясь, взял у социализма то, что помогло ему преодолеть кризис и выжить. Это – повышение роли государства, национализация целых отраслей промышленности и транспорта, государственное планирование хозяйства, сильная социальная политика, на которую шведы, например, тратят сегодня 50 % бюджета. Такое нам и не снилось! Это – формирование коллективной собственности, которая ощутимо присутствует сейчас практически во всех развитых странах. Американцы в своих планах намечают к середине следующего столетия половину промышленного производства передать в руки коллективных пользователей. США видят в этом действенный путь решения социальных проблем, возможность снять с плеч государства значительную часть бремени социальных расходов, а главное, обезопасить таким образом общество от социальных взрывов.
    Более того, умело воспользовавшись нашим опытом, капитализм явил миру новые модели социализма – шведскую, испанскую и т. д. Мы же сегодня буквально открещиваемся от собственного опыта, заимствуя у Запада то, от чего он сам отказался, что давным-давно пережил и преодолел, но что отбросило нас даже не на 50 – 60 лет, если брать в расчет только уровень валового внутреннего продукта, а на 150 – 200 лет, когда капитализм только начинался.
    От утверждения частного капитала, который все греб под себя, порождая острейшие социальные и экономические противоречия, Запад, в конце концов, пришел к смешанной экономике, жизнеспособность которой необычайно высока. У нас, чтобы пойти по пути конвергенции, построить смешанную экономику, изначально есть все ее составляющие, пусть и в разной степени развитости и цивилизованности. Есть капитал частный, коллективный, общественный, государственный. У государства есть право, возможность выбрать эффективную, отвечающую российским условиям и традициям стратегию социально-экономического развития.
    Прежде всего все наши естественные монополии являют собой пример смешанной экономики. И не разрушать их надо, а укрупнять и укреплять, вписывать их в нормальные, цивилизованные правила игры.
    Что сегодня представляет из себя государственная собственность? В основном это нерентабельные или низкорентабельные производства и отрасли, такие, например, как угольная промышленность. Весь мир держит на государственных плечах угольную промышленность – важный элемент нормальной инфраструктуры промышленно развитой страны. Нашим шахтерам кто-то подсказал: берите шахты себе. Они клюнули и теперь сидят без зарплаты и будут сидеть, потому что забыли, что во всем мире угольная промышленность нерентабельна. А если где-то и рентабельна, то денег хватает только на зарплату. Ведь это очень капиталоемкая отрасль, которая нуждается в колоссальных вложениях. У наших шахтеров таких денег нет, их нет и у государства. Теперь речь идет о закрытии шахт.
    На Западе шахты тоже закрываются. Но не бросаются на произвол судьбы, а консервируются, сохраняются в неком жизнеспособном варианте. Делается это по-хозяйски, с прицелом на будущее. В разных странах уже давно ведутся интересные научные поиски перегонки угля на месте в разнообразную химическую продукцию. Такая перегонка будет колоссально рентабельным производством. Там, на Западе, оно сразу заработает. А у нас шахты в нужный момент окажутся затоплены, разрушены. И новое производство придется начинать практически с нуля. Да еще вопрос, позволят ли нам западные конкуренты сделать это.
    Поэтому шахтерам надо, на мой взгляд, бастовать не по поводу зарплаты, а требовать национализации угольной промышленности. Во всем мире она национализирована. То же можно сказать и о железнодорожном транспорте, связи, почте, телеграфе, являющимися важнейшими элементами жизнеобеспечения страны.
    Мировая практика выработала четкие критерии формирования национализированного сектора экономики. В соответствии с ними в него, помимо вышеназванных отраслей, должно войти наше наукоемкое и капиталоемкое производство, включая фундаментальную науку, требующую значительных финансовых затрат. Здесь деньги, и немалые, надо вкладывать сегодня, а отдачу получать через 15 – 20 лет. Охотников до этого нет (о венчурном капитале речь особая). А наукоемкое производство – это авиация и космос, энергетика, в том числе атомная, электроника, информатика. Это научно-технический прогресс, устойчивое, поступательное развитие страны, ее экономическая независимость и безопасность. И, наконец, государственный сектор российской экономики – это оборонная промышленность, обеспечивающая военную безопасность страны. Этот комплекс должен формироваться, исходя из военно-технической доктрины, тактических и стратегических задач защиты страны, а не из заявок Министерства обороны, как это практикуется нынче.
    Все остальное должно быть передано в руки общественного, коллективного и частного собственника с таким расчетом, чтобы процесс разгосударствления (а не приватизации) не разрушал экономическую структуру страны, а, напротив, сделал бы ее мобильной, гибкой, способной реагировать на изменения конъюнктуры рынка, с одной стороны, а с другой – обеспечивать рост благосостояния населения и стабильности в обществе.
    Государственная собственность при таком подходе явится основой единой инфраструктуры экономики, ее скелетом. А на него можно наращивать живую плоть смешанных, частных, муниципальных предприятий – крупных, средних и малых.
    Пора признать, что точка зрения радикал-реформаторов, полагавших, что только частная собственность и саморегулирующийся рынок способны решить экономические проблемы страны, обнаружила свою полную несостоятельность. Игнорирование роли и возможностей государственной (национализированной), общественной (общинной, муниципальной) и коллективной (социализированной) собственности, отказ следовать в этом вопросе национальным традициям и общемировым закономерностям породили в стране разрушительный комплексный кризис. Чтобы преодолеть его, вернуть России статус индустриальной державы, сделать реальной перспективу построения постиндустриального общества, в основе экономики которого лежат информационные технологии, нужны принципиально новые стратегии.
    Ключевая проблема сегодняшней ситуации заключается, как представляется, не в изыскании любой ценой инвестиционных ресурсов за счет иностранных займов, ограбления естественных монополий, налоговой войны с помощью чрезвычайных мер и т. д., а в стимулировании спроса на отечественную продукцию, увеличении ее выпуска благодаря загрузке части производственных мощностей. Этот вывод стал ключевым в докладе Отделения экономики РАН (май 1997 года). Расчеты ученых показали, что только за счет этого фактора в течение 1998 – 2000 годов можно увеличивать производство промышленной продукции на 6 % ежегодно. Инициированный хозяйственный рост создаст условия и для накопления инвестиций.
    Активным, чрезвычайно деятельным участником этого процесса, особенно в условиях глубокого экономического кризиса, может стать малое предпринимательство. Об этом свидетельствует послевоенный опыт Западной Германии (ФРГ), Японии, опыт Советской России 20-х годов. Буквально за два года НЭП помог преодолеть разруху, победить голод, насытить внутренний рынок товарами, справиться с инфляцией, превратить рубль в конвертируемую валюту, получить деньги на индустриализацию, выйти с отечественной продукцией на мировой рынок.
    Многозначителен и опыт совнархозов, просуществовавших, правда, недолго, но не по экономическим, а по политическим причинам. После образования в 1959 году совнархозов в стране произошел мощный экономический рывок: валовой внутренний продукт стал возрастать на 8 – 10 % в год. Помню, как на селе стали появляться в продаже ведра, корамысла, лопаты, другой инвентарь – стала набирать силу местная промышленность: в самых глухих углах появлялись нужные всем заводики, небольшие фабрички, мастерские. Подспудно вызревал вопрос о передаче этих предприятий в частные руки, поскольку становилось ясно, что государство не в состоянии ими управлять. Росла экономическая власть совнархозов, объединявших порой 6 – 8, 10 областей. Партийные секретари почувствовали, что из их рук уплывает власть, и совнархозы были ликвидированы.
    По свой сущности, малое предпринимательство (независимо от форм собственности) является, во-первых, социальной экономикой. Оно способно удовлетворить насущные жизненные потребности населения в каждом конкретном месте – городе, поселке, деревне и сделать это по многим причинам лучше, чем государство. Малое предпринимательство гибко реагирует на спрос населения и конъюнктуру рынка, способствует расширению, причем значительному, занятости населения и снятию проблемы безработицы. Во-вторых, малое предпринимательство составляет «живую плоть» рыночных отношений, именно здесь циркулирует основная масса «живых денег».
    Но чтобы малый бизнес выполнил свою социально-экономическую роль, государство должно защитить его от бюрократического и уголовного рэкета, ввести налоговую, кредитную политику, способную поддержать отечественного производителя, стимулировать рост производства. Сегодня государство не имеет четкой политики в отношении малого предпринимательства, словно забыв о его большой экономической роли и роли политической – как основы формирования широкого среднего класса, способного стать одним из основных факторов стабилизации российского общества.
    Свидетельством недальновидного поведения государства по отношению к малому предпринимательству является постоянное сокращение числа малых предприятий: с 1 млн. 200 тыс. в 1995 году до 800 тыс. в настоящее время. Полная беззащитность малого бизнеса перед лицом государственного и уголовного рэкета инициирует постоянный, массовый уход предпринимателей «в тень», внося свою лепту в криминализацию общества. У нас доля «теневой» экономики составляет сейчас по официальным данным 40 %, а по неофициальным – 60 %. В ней сегодня так или иначе участвуют практически все россияне – в качестве получателей зарплаты, потребителей товаров и услуг и т. п.
    С начала 90-х годов мы являемся свидетелями ускоренного формирования нового класса крупных собственников, как опоры нового режима. Решить эту задачу можно было только путем дикого передела собственности, вернувшего Россию в эпоху первоначального накопления капитала. В этих условиях изменилась роль государства. Оно превратилось в «ночного сторожа», который оберегает участников перераспределения собственности, но снимает с себя ответственность за его социальные последствия.
    Чтобы преодолеть кризис, восстановить и повысить выживаемость общества, спасти российскую цивилизацию, государство должно взять на себя широкие полномочия по управлению важнейшими социально-экономическими процессами. Эта новая его роль может быть обеспечена на основе формирования значительного сектора государственной собственности, что позволит ему стать ведущим субъектом экономических отношений. В этой роли государство должно заняться формированием коллективной (социализированной) собственности как средства решения социальных проблем и уменьшения бремени бюджетного финансирования расходов на социальные нужды. Государство должно помочь формированию значительной общественной собственности, т. е. собственности территориальных органов местного самоуправления, которое является одной из основополагающих форм организации общества и одним из краеугольных камней конституционного строя России.
    Государству пора заняться планированием экономического и социального развития страны. Отказ в 1991 году от планирования не поддается никакому логическому объяснению и был вызван сугубо политическими целями: освободить от какого-либо контроля со стороны государства процесс приватизации. Между тем, например, во Франции осуществлены уже 12 планов экономического и социального развития. В основу планирования там был положен план Красина-Кржижановского, построенный не на директивной, а на программной основе и отвергнутый Сталиным. Во Франции и в других странах планы строятся с опорой на государственную собственность. Однако в условиях смешанной экономики в реализацию государственных планов объективно втягиваются частнопредпринимательские структуры.
    Вот коротко о том, что поможет спасти и сохранить российскую цивилизацию, придать ей мощный импульс дальнейшего развития.