Владимир Губарев

    За взлетом Белосохова одни следили с радостью, другие – с недоумением. Были и те, кто связывал его приход «во власть» с модой на молодых, да ранних. Из новой поросли менеджеров, которая якобы идет на смену технократам старой школы. Но Александр Иванович Белосохов во всевозможных «демократических тусовках» замечен не был. Скорее, его причисляли к «красным директорам», но на самом деле он держался сам по себе, что опять-таки вызывало множество недоуменных вопросов. Ясно, что его заприметил сам Михайлов, и именно министр настоял, чтобы у него рядом с опытнейшим Львом Дмитриевичем Рябьевым появился другой первый заместитель, из молодых. Именно такая «спарка», по мнению министра, обеспечивала нелегкий путь Минатома в будущее.
    Постепенно страсти поутихли, Белосохов уверенно освоился на высоком посту и вскоре доказал, что он вовсе не баловень судьбы. Все это время я внимательно присматривался к новому руководителю, пытаясь определить его «слабые» и сильные» стороны. Зачем? Многих из руководителей Минсредмаша, а потом и Минатома я знал хорошо, с некоторыми был дружен – и меня всегда поражало, насколько разными, самобытными были эти руководители. Каждый был личностью. А что же Белосохов? Я пытался угадать «стержень» его характера. Как всегда, мне на помощь пришел мой любимый Владимир Иванович Вернадский, чья мудрость, на мой взгляд, позволяет найти ответы на сокровенное не только в науке, но и в жизни. Академик Вернадский писал о людях такого склада: «Мне представляется, разум и чувство тесно-претесно переплетенным клубком: одна нить – разум, а другая – чувство, и всегда они друг с другом соприкасаются, и когда одна из них бодрствует, а другая спит, когда в этом клубке рядом мертвое и живое – разве может быть сила, разве может быть какая-нибудь работа...»
    После долгого и обстоятельного разговора с Александром Ивановичем Белосоховым я утвердился в том, что, вольно или невольно, он отвечает «формуле личности» Вернадского и в полной мере живет и разумом, и чувствами, а молодость не дает возможности «заснуть» ни той, ни другой нити его деятельной натуры.
    Впрочем, судите сами...
    – Сколько вам лет? – спросил я.
    – Полных сорок два, – ответил Александр Иванович.
    – В таком случае я не могу не поинтересоваться: как в сорок лет становятся первыми заместителями министра?
    – Это вопрос не ко мне...
    Пожалуй... Впрочем, в самом начале «атомного проекта» именно в таком возрасте становились и министрами, и научными руководителями, и главными конструкторами. Атомную бомбу и первую АЭС создавали очень молодые люди. Неужели начинается новая спираль развития атомной промышленности?
    – Лично я не сомневаюсь, – продолжает Белосохов, – что у нашей отрасли блестящее будущее, и в XXI веке она еще в большей степени будет влиять на развитие России, да и на планете в целом ее роль будет возрастать!
    – А как вы попали в эту отрасль?
    – У меня рядовая биография...
    – Что значит «рядовая»?
    – Родился я в Новосибирске в августе 55-го года в простой семье... Отец и мать у меня работали на заводе химконцентратов. Отец – бригадиром монтажников, а мама – аппаратчицей в основном цехе. В общем, они сорок лет на заводе... Более того, у меня бабушка работала здесь с самого начала, с 48-го года. Родителей совсем недавно мне удалось отправить на пенсию, но сопротивлялись они до последнего, потому что привыкли работать.
    – Действительно, сложная ситуация для директора – отправлять своих родителей на пенсию...
    – Все-таки работа у них была тяжелая, да и вредное производство, а возраст 69 лет, и пока здоровье есть, его надо сохранять... Но вернемся к началу: родители работали на заводе, а я учился в обычной школе. Правда, я любил физику и математику, участвовал в олимпиадах и выигрывал. А потому выбор института мне был ясен: Новосибирский электротехнический. Мы поступали на обычный машиностроительный факультет, но после приема – я хорошо сдал экзамены, на «пятерки» – мне предложили пойти во вновь организованную закрытую группу. Брали только парней. Занятия проводились в секретных комнатах.
    – Когда вы поняли, что будете заниматься оружием?
    – Наша специальность называлась «специальность 546» – изготовление, проектирование, испытания боеприпасов. Мины, торпеды, авиабомбы и так далее... Из-за этого на год дольше и учились. Надо было пройти теорию инженерного эксперимента, теорию взрыва и полный курс общего машиностроения. Многие курсы придумывались «на ходу» – специальность была новая... Бурная была у нас студенческая жизнь! И экзамены досрочно сдавали, и в студенческих отрядах поработали, и ЛЭП строили... А по окончанию института в феврале 79-го года меня распределили на наш завод. Тогда приветствовалась преемственность поколений.
    – И как начали?
    – С самой низшей инженерной должности. Распределился я инженером-технологом в инструментальный цех. Только что начали осваивать «изделие» для ВВЭР-1000. Это сама кассета и тепловыделяющие элементы (твэлы) для реактора – «миллионника». Кстати, первые образцы делали в Усть-Каменогорске. Технология была слабая, а потому многое пришлось придумывать... Комплектующие и урановые таблетки должны были делаться на Ульбинском заводе, а окончательная сборка – у нас, в Новосибирске. В Усть-Каменогорске попытались собирать «изделия» для проверки, но ничего у них не получалось... В общем из-за «сырой» технологии там отказывались поставлять нам комплектующие, и сроки сразу же стали срываться... Поскольку я занимался технологией деталей, то меня директор Эрик Николаевич Свешников вызвал и распорядился с бригадой поехать в Усть-Каменогорск. Приехали мы туда, посмотрели – правы были заводчане, невозможно было по той документации что-то путное сделать... Заново пришлось проектировать оснастку. Месяц я по вечерам чертил у себя в номере гостиницы... Через три месяца все элементы были сделаны, и первую сборку кассеты мы провели в Усть-Каменогорске... Так началась моя карьера на заводе. Наш инструментальный цех рос быстро, и я стал его начальником.

Александр Белосохов, первый заместитель министра РФ по атомной энергии

    – Так сразу?
    – По нашим инструкциям, если человек работает менее трех лет, то он не отвечает за ядерную безопасность, а начальник цеха – это уже лицо ответственное... Директор завода, подписывая приказ о моем назначении, одновременно ответственность за безопасность возлагал на себя. То есть он поручался за меня... В общем, я был окрылен доверием Свешникова. Показатели в цехе были хорошие, стали мы ходить в передовых... Потом производственный отдел, заместитель главного инженера, главный инженер. А через четыре года, в 1992 году был избран директором завода...
    – Я хочу вернуться чуть назад, к тому времени, когда вы начали производство кассет для ВВЭР-1000. Скажите, неужели так трудно сделать твэл?
    – Очень сложные режимы эксплуатации – высокие температуры, при которых твэл должен безукоризненно работать, большие давления, циклические нагрузки, сильная коррозия... На разных станциях условия разные, хотя бы потому, что солевой состав воды разный... При эксплуатации твэл должен быть абсолютно герметичным, иначе может быть загрязнение контура, что уже само по себе является чрезвычайным происшествием. А если разгерметизируется несколько твэлов, то это уже авария. Плюс к этому материал, из которого делают твэлы, должен быть легким, не захватывать нейтроны и так далее. Таким образом конструкция твэла получается весьма сложной. За десятилетия накоплен большой опыт, и он позволяет и кассету, и сам твэл модернизировать, но тем не менее сложность в производстве высокая...
    – Наверное, можно сравнить с авиацией?
    – Допуска построже, чем в самолетостроении... Необычайно сложные сварные соединения, да и сам уран в виде таблетки – это большая наука, и исследования продолжаются... Ну а самые большие сложности, конечно же, в урановом порошке и в герметизации твэла. Сплав циркония с ниобием нужно было варить с «нержавейкой» или другими материалами, и все известные виды сварок не подходили. А требования были такие: герметизация соединения должна быть надежнее, чем сам материал!.. Появились новые виды сварки... Теоретически все это было известно, но необходимой аппаратуры для таких «изделий» не было. Может быть, технологии и не такие уж революционные, но они требовали очень кропотливого труда. Ну а сроки всегда жесткие... Честно говоря, период освоения твэлов для ВВЭР-1000 я плохо помню – так крепко работали, что дни просто сливались в недели и месяцы...
    – Как известно, в Новосибирске шла и «боевая тематика», и твэлы для ВВЭР. Можно ли их сравнить?
    – Это разные виды продукции. Твэлы больше «тяготеют» к машиностроению, к механосборочному производству... А полуфабрикаты для оружия – это металлургия. Так что сравнивать их не стоит... Ну а с точки зрения объемов лет двадцать назад «боевая тематика» намного превосходила «гражданскую». Мы только-только начинали делать твэлы для военных реакторов, которые находились в закрытых городах: Челябинске-40, Красноярске-26 и Томске-7. Но в 85 – 86-х годах объем «твэльной» продукции уже в несколько раз превышал «боевую». А при моем директорстве военная продукция составляла уже всего несколько процентов... Я говорю об этом для того, чтобы люди не думали, что понятие «разоружение» появилось как-то вдруг, сразу, мол, Горбачев пришел и объемы военной продукции начали снижаться... Этот процесс шел давно и постепенно.
    – Опыт приобретался на военной продукции?
    – Конечно. Мы производили твэлы для реакторов, где нарабатывался плутоний. Это считается военной продукцией, но может считаться и «гражданской» – все зависит от того, где и с какой целью эти твэлы будут использоваться.
    Предприятие очень крупное, более десяти тысяч человек работающих. Все тепловыделяющие элементы и кассеты для закрытых городов делались только здесь – это для наработки оружейного плутония. Для исследовательских реакторов твэлы тоже выпускались у нас, это экспериментальные работы Академии наук. Работа шла с высокообогащенным ураном (до 95 %), и это, конечно же, богатство... Кассеты делались для различных ядерных центров, которые сейчас расположены и за пределами России – в Ташкенте и Вильнюсе. Еще одно направление в производстве твэлов – для энергетических реакторов ВВЭР-1000. Они работают в России на Балаковской, Нововоронежской и Калининской АЭС, на Украине – Ровенская, Хмельницкая, Запорожская и Южно-Украинская АЭС, в Болгарии – Козлодуй. Так что объем работ по твэлам очень большой. Это в основном сборочное производство, а таблетки мы получали из Усть-Каменогорска. И наконец, еще одно направление работы завода – материалы на основе лития. Практически мы были монополисты, основное производство связано с оружением, с боеприпасами. Но мы делали и ряд «изделий» для защиты человека и конструкций от жесткого излучения, эти работы необходимы для космоса.
    – Но появился литий для термоядерного оружия?
    – Да... Литий сам по себе очень интересный материал. Если бросить кусочек металлического лития в воду, то вся вода сразу же «вылетает»... В этом плане это очень опасный материал. А с другой стороны – он легкий и прочный, великолепен для использования в различных конструкциях. И одна из основных сейчас разработок – это создание литий-алюминиевого сплава. Это идеальный материал для использования в авиации и космосе. К сожалению, ученые пока не могут найти технологию сварки. Сварные соединения весьма непрочные. Существует обширная программа развития литиевого производства у нас и в других странах, но она стопорится из-за отсутствия технологии сварки. Завод выпускает разнообразные литийсодержащие материалы. Многие из них успешно используются в промышленности. В частности, как необходимая добавка в смазках, керамике, электронике – для кинескопов, при производстве огнеупорных стекол и даже при получении высококлассных масел. И так далее, и так далее. Уникальный материал! У нас в России было несколько тысяч предприятий, которые потребляли литий. Но на сегодняшний день 80 % лития идет на экспорт, а наши предприятия или стоят, или пренебрегают экологией ради экономии средств, которых теперь не то что на охрану природы не хватает, но и даже на зарплату...
    – Совсем недавно в Новосибирске пустили хранилище для литийсодержащих материалов...
    – Деньги на строительство хранилища дала Франция. Почему нам стали помогать французы? Прежде всего, чтобы это добро было под контролем и не попало бы в чужие руки. И второе: материал, конечно же, наш, но те же французы, а также американцы и англичане прекрасно понимают, что рынок есть рынок, и у них будет возможность эти уникальные материалы купить, когда возникнет в том необходимость. Ураном мне приходится заниматься сейчас каждый день, а литий как бы в стороне – программа по нему касается не отрасли в целом, а отдельных предприятий и институтов. Занятие литием для меня как для первого замминистра менее обязательное, а скорее творческое.. Материал-то уникальный, но область применения пока сужена, так как нет выхода на крупные объемы производства. Но за ним, уверен, будущее.
    – Вернемся к заводу. Вы гордитесь им?
    – Безусловно! В 1948 году предприятие родилось на свет. Раньше тут планировалось построить завод автомобильных прицепов, и первые корпуса были под них заложены. Но оказалось, что в пяти километрах были складированы огромные запасы урановой руды, которые были вывезены из Восточной Европы после войны. А завод для обогащения такой руды был нужен, вот и пришли к выводу, что нужно «перепрофилировать» предприятие. Поначалу были разные предложения: а не обнести ли завод колючей проволокой и не сделать ли еще один закрытый город? Но все-таки завод был в удалении от Новосибирска, а потому режим можно соблюсти и без проволоки... Так и началось наше предприятие – с переработки урановой руды, и уже в первых образцах оружия есть вклад новосибирцев... Ну а потом технология и наука развивались – началось производство блоков для наработки плутония, затем и литийсодержащих материалов. Производство для них необычайно сложное... Так и шло развитие. По сути сейчас это большой комбинат, в составе которого несколько заводов, но название сохранилось старое. Появилась и большая наука – мощное конструкторское бюро, свои экспериментальные цехи и исследовательские лаборатории. Это удобно: в одном месте разрабатывается «изделие» и тут же изготавливается. Коллектив очень дружный. Я хорошо отношусь к Москве, но все-таки это какой-то «зашоренный город», все озабочены своими проблемами... А чем дальше от Москвы, тем люди более открытые друг для друга. Сибиряки особенно: праздник для всех всегда общий, да и беду привыкли встречать вместе.
    – С распадом СССР ситуация для вас изменилась: ведь Усть-Каменогорск оказался за границей...
    – Только по одному направлению – по таблеткам.
    – И какой же вы нашли выход?
    – Нельзя «рубить» связи! Многие годы мы дружно и плотно работали, да и сейчас на 80 % там наши специалисты. С руководителями предприятия у нас полное понимание – десятки лет мы работали вместе, и новые границы между Россией и Казахстаном не могут разрушить те отношения, которые сложились между людьми. По крайней мере, на ближайшие десятилетия они сохранятся вне зависимости от политики и действий властей. Мы нормально решаем все вопросы – и политические, и экономические. Все, вплоть до президента, понимают, что они останутся без сбыта своей продукции, если прервать связи с предприятиями России. Запад в данном случае не поможет...
    – Заводы в Электростали и Новосибирске дублируют друг друга?
    – Нет. Электросталь делает все для тех, кто «плавает», плюс к этому обеспечивает реакторы ВВЭР-440 и РБМК. Так что между двумя предприятиями существует разделение труда, но в случае необходимости, конечно же, они подстраховывают друг друга. По производству урана Электросталь крупнее, однако предприятие в Новосибирске более современное. Все заводы нашей отрасли, о которых мы сегодня упоминали, безусловно, уникальные предприятия – они являются гордостью России. Следует помнить, что, создавая эти производства, люди отказывали себе во всем. И становление ядерной индустрии – свершение всего народа. Пожалуй, сейчас высокие технологии – единственное, что позволяет России называться «великой страной». Если мы потеряем ядерные технологии, атомную отрасль промышленности, то позиции в мире у нас сразу же резко ослабеют...
    – Попробуем оценить минувшие полвека?
    – Тут только чувство гордости за то, что создано до нас. Свое здоровье, талант и ум отдали очень многие люди – всех и не перечислишь. Мне иногда кажется, что это люди не от мира сего – всю жизнь они положили на алтарь Отечества. За эти десятилетия создана не отрасль, а новый мир со своей материальной базой: гигантским научным и промышленным потенциалом... Начиналось все с небольших заводиков на базе боеприпасных производств, а затем для создания ядерного щита нужно было собрать весь интеллектуальный потенциал нации в единый кулак и выделить все необходимые ресурсы. И хотя страна жила трудно, это было сделано. Народилась уникальная современная отрасль, на базе которой можно было решать практически любые задачи. И примеров тому много. Я имею в виду не только «атомный проект». Самые трудоемкие проблемы, требующие больших затрат интеллектуального труда, поручались нашему министерству – Средмашу. Казалось бы, какое отношение он имел к добыче золота? Но тем не менее это поручено было Средмашу. Через пятнадцать лет мы добывали более четверти всего золота в Советском Союзе!
    – Говорилось, что Средмаш – это государство в государстве...
    – Сейчас мы несколько сдали свои позиции. Причины тому известны. Да и промышленная политика сегодня не считается приоритетом, на первое место вышли вопросы собственности. Но мы далеки от них, так как были, есть и будем государевыми людьми... И в отношении ядерного щита понимание на всех уровнях мы находим. И если другие наши просьбы и пожелания «становятся в общую очередь», то обеспечение безопасности, хотя и не в полном объеме, пока является в России приоритетным. Так что страна может спать спокойно: даже в те месяцы, когда не платится зарплата и не выдаются пенсии, ядерный щит мы держим надежно.
    – А конверсия?
    – Нет денег. Есть много очень хороших проектов. К примеру, можно очень эффективно развивать производство полиметаллических руд и так далее. Но это требует бюджетных денег, и руководство вправе определять, куда именно их направлять – пенсионерам, шахтерам или на развитие новых технологий. Однако если речь идет о вооружении, о безопасности страны и сохранении атомного щита, то мы получаем столько, столько нужно. Я просто хочу это лишний раз подчеркнуть, чтобы кривотолки не возникали.