Солтан Дзарасов
Доктор экономических наук

    «Что скажет княгиня Марья Алексеевна?» Для многих сегодня это нарицательное лицо – Запад. С тех пор как нас осенило «новое мышление», «княгиня» обретается в Лондоне, в гостиных МВФ, где привечают либеральных реформаторов из российского правительства. Чего просят? Ума-разума и денег. И чем сильнее поиздержались реформаторы, тем благоговейнее их отношение к назиданиям «Марьи Алексеевны». Как бы не прогневить, не впасть в грех отступничества от «либеральной» монетарной премудрости.
    Недавно в Российской Академии наук один из «архитекторов» реформ держал речь. «Маловато либерализма!» – вот, оказывается, в чем заковыка и корень бед. Потому экономика и рушится, что закоренелые «производственники» в правительстве отступились от настояшей «шокотерапии». Докладчик вещал бойко, без рефлексий, как по писаному. А те, кто ему внимал, – вчерашний цвет экономической науки. Вольнодумцы, властители дум, проницательные аналитики, имена которых были у всех на устах в «розовый» период горбачевской перестройки. Вы знаете их наперечет.
    И когда дискуссия об уроках шестилетия реформ подошла к концу, то стало очевидно, что с небольшим перевесом голосов одни ученые коллеги – с оговорками, но взяли сторону Гайдара. «Позитивно» оценивая реформу, погубившую отечественную экономику, некоторые из моих уважаемых коллег утешились сентенциями типа «все к лучшему в этом лучшем из миров». Другие же больше склонялись к признанию тезиса о полном провале экономической реформы.
    Меня особенно озадачило то обстоятельство, что за чистую монету были приняты аппеляции к западному либеральному общественному мнению, неким компетентным экспертным оценкам, опровергающим, дескать, «алармистские» суждения домашних критиков о губительности монетаристской встряски для экономики России. Мое недоумение, если не сказать изумление, этими аппеляциями к западному научному истеблишменту, как последнему аргументу «за», объяснялось тем, что как раз накануне я вернулся из полугодичной научной командировки в Оксфорд и Нортхемптон (Англия) и ничего подобного на одобрение, «понимание» и даже просто терпимое отношение к тому, что сотворили «реформаторы» с российской экономикой, я не обнаружил. И это в Оксфорде! Не худо бы и в наших пенатах доподлинно знать, что на самом деле думают о наших радикальных реформах английские экономисты, в большинстве придерживающиеся либеральных взглядов.
    Самое сильное мое впечатление от почти полугодового пребывания в до того мало мне знакомой Британии, наряду с традиционной английской вежливостью, это – объективность британцев в оценке любой ситуации и верность законам при всех условиях.
    О своей стране я узнал там много такого, чего не довелось знать ни в советское, ни в постсоветское время. Как о пороках и преступлениях, так и о достижениях и триумфах советского периода там говорят, пишут и показывают с такой мерой объективности, какой не было у нас вчера, нет сегодня и не знаю, когда будет. Такой же трезвостью и объективностью отличается их отношение к ходу и результатам наших экономических преобразований. Одобрения ныне происходящего в России я не обнаружил. Пресса полна критических статей о наших реформах, шокирующих английскую публику сюжетами о коррупции и воровстве российского чиновничества. Мне пришлось общаться с людьми из разных социальных слоев, но в основном это были люди из академической среды, студенты, аспиранты и профессора. И ни от кого я не слышал расхожих у нас утверждений, что грабительный этап приватизации и криминальный характер экономических отношений надо пережить «как необходимую стадию первоначального накопления».
    Реформы по-английски не примирение со злом, а его преодоление и выход на другую орбиту развития. Как, например, сейчас происходит в Китае. Многие из моих собеседников бывали в Китае (в России мало кто был) и им кажется вполне логичным большой поток иностранных инвестиций в Китай, чего нет в помине в России. Ведь в Китае законодательство ориентировано на получение не портфельных инвестиций в виде акций компаний, позволяющих контролировать их деятельность, а на прямые иностранные инвестиции, на техническое перевооружение промышленности под контролем государства.
    Разумеется, англичане давали разные объяснения тому, почему мы не пошли по китайскому пути. В этих оценках явно чувствовалась английская склонность к умеренности. Недаром символом английского рабочего движения стал не Маркс, а древнеримский полководец Фабий, отличавшийся своей медлительной, выжидательной тактикой. Созданное по его имени «фабианское общество» боролось за социализм не революционным, а эволюционным путем. Английскому характеру больше импонируют осторожные и продуманные преобразования китайских коммунистов, чем «шоковая терапия» российских радикалов, хотя идейно последние им ближе, чем первые. Российский правый радикализм мои собеседники рассматривали как новое издание большевистского экстремизма. Я соглашался с такой оценкой лишь частично. Однако, верно, что наши радикалы не реформаторы, а экстремисты. Они пришли к власти под лозунгом перехода к рынку и демократии. Популярность этих ценностей обеспечила им народную поддержку. Но ни цивилизованного рынка, ни парламентской демократии они не стали создавать. Все кончилось авторитарной конституцией и криминальной собственностью. После большевистской революции и гражданской войны в стране тоже царил развал, но в условиях наступившего мира большевики решительно отказались от своих прежних утопий о переходе к коммунизму и признали печальную для них необходимость рынка. Начавшийся после этого быстрый рост экономики стал подтверждением верного изменения курса.
    Почему бы ныне власть имущим не поступить таким же образом? Ведь жизнь показала пагубность их преобразований. Идя к власти, они критиковали низкие темпы экономического роста в «застойный период» и предлагали шоковые меры для крутого поворота к росту. В действительности крутой поворот произошел, но не к росту, а к падению производства. Доступные нам статистические показатели много о чем говорят специалистам. Надо ли говорить, какое ужасающее впечатление производит апокалиптическая статистика российских «преобразований» на моих коллег – экономистов Оксфорда.
    Наиболее частый вопрос, на который мне приходилось отвечать в Англии, состоял в следующем: – Как же все-таки существуют ваши люди, месяцами не получающие заработную плату?
    В английских университетах много центров, изучающих российскую действительность, в особенности экономику. Прежде они не были лишены известного оптимизма, но теперь от него ничего не осталось. Печатается не только множество статей, но появились монографии, посвященные провалу ельцинских реформ. Такая оценка со стороны квалифицированных специалистов заслуживает самого серьезного внимания и должна бы отрезвить нас. К сожалению, этого пока не происходит. Эйфорические надежды на то, что «либерализм», а на поверку анархо-либерализм, как определил автор этих строк нынешний экономический уклад в России («Металлы Евразии», № 1, 1995 г., «Суждено ли России стать Африкой XXI века?), выведет нас на путь экономического процветания, внушаются со всех сторон. Между тем тучи на горизонте все более чернеют .

    В дни моего пребывания в Оксфорде из России вернулся и с большим успехом выступал по телевидению английский писатель Фредерик Форсайт, который влюблен в Россию и много пишет о ней в своем последнем научно-фантастическом романе. Россия у него изображена фашистской страной с жестокой националистической диктатурой.
    Именно таким исходом, по мнению Ф. Форсайта, завершатся у нас так называемые рыночные преобразования. Логика у него такова. Только собственники, нажившие состояние своим трудом, смекалкой и предприимчивостью, заинтересованы в демократии, а нажившие ее неправедным путем уповают на диктатуру. Унижение России по примеру Веймарской Германии будет, по его мнению, способствовать приходу к власти шовинистических сил, способных твердой рукой «навести порядок» в интересах разбогатевшего меньшинства. Иначе узкий слой нуворишей не сумеет удержать в своих руках власть и собственность.
    Выслушав его мрачные прогнозы, ведущий спросил писателя:
    – Так вы считаете, что катастрофа в России неизбежна?
    – Я не обнаружил ни одного признака, почему бы она не могла произойти, – таков был ответ.
    Нет такого микроскопа, с помощью которого в нашем прогрессивно нарастающем развале экономики можно узреть признаки стабилизации. Между тем новые власти, как и прежние, кормят нас дилетантскими прогнозами, которые проваливаются один за другим. Так, в 1995 году правительство обнародовало среднесрочную программу «Реформа и развитие российской экономики». После того как она осталась на бумаге, стали сочинять другую на 1997 – 2000 годы под благозвучным названием «Структурная перестройка и экономический рост». Знакомясь с ней, любой неангажированный экономист – профессионал – только руками разведет.
    Убежден, «программе» суждено остаться бумагой. В ней нет никаких предпосылок достижения намеченного прогноза. Легко написать – достичь к концу столетия роста в 5 %, снизить темп инфляции до 6 – 8 % в год или дефицит бюджета ограничить 1,5 % от ВВП. Но составители программы в глубокой «тайне» оставили тот механизм, с помощью которого возможно достижение намеченного. Такого рода «ускорения» мы уже проходили. По степени гротеска путь, каким мы, россияне, словно слепцы или заговоренные, влачимся, живо напоминает мрачноватые полотна Иеронима Босха.
    Суеверия («монетаризм») и самообман (5 %-ный рост при отсутствии накоплений) не могут быть основой для реальной политики. С самого начала этих экономических радений их инициаторы напускали мистический туман на свой дилетанизм, изображая себя посвященными в некие неизвестные другим тайны экономического роста. Это обольщение и обман общественного мнения подкреплялись авторитетом международных организаций и настырных «клерков» от МВФ. «Профи» из МВФ спаяны корпоративной, почти сектанской приверженностью «ультралиберальным» концепциям реформирования, которые, в «чистом» виде, никогда не были востребованы ни в одной развитой стране Запада. К слову, в известном в научном мире, но замалчиваемом в российских СМИ Заявлении российских академиков и западных Нобелевских лауреатов в области экономики содержится недвусмысленная оценка российских реформ как провальных и «разрушительных для делового климата».
    Непрофессионализм наших радикалов бьет прямо в глаза и, мне кажется, пора, наконец, не морочить людей, признать, что нет таких чудес в экономике, чтобы без капитальных вложений и технического прогресса (говоря профессионально, без соблюдения определенной нормы накопления) можно было обеспечить экономический рост. Между тем норма производственного накопления с 25 % в советский период упала до такого крайне низкого предела, что ее перестали публиковать. Я ловлю себя на мысли, что мы перестали судить о делах в российской экономике так свободно и раскованно, как в первые годы перестройки. Экономическая наука переживает новую политизацию.
    Если бы мы построили график развития экономики в 1992 – 1997 годах, то кривая напоминала бы движение телеги, сорвавшейся с кручи. По обобщающим показателям (валовому продукту или национальному доходу) – непрерывное, беспрецедентное в новейшей истории падение. Металлургия в этом отношении весьма показательна. Понятно, что если три четверти производимых металлов, в особенности цветных, идет на экспорт, то восстановление отечественной промышленности, в особенности машиностроения и приборостроения, становится невозможным.
    Подводя итог моим оксфордским впечатлениям и обсуждениям с коллегами, скажу следующее. Загвоздка не в том, что российская экономическая наука не может указать путь выхода из кризиса. Ход развития и опыт реформ показали неспособность возникшего на дрожжах номенклатурной приватизации частного капитала обеспечить экономический прогресс страны. Этот вывод надо признать основным и наиболее ценным из того, что со всей ясностью показали российские «преобразования». Мы не смогли создать тот частный капитал, который способен двигать технико-экономический и социальный прогресс страны. Он оказался способным только прибрать к рукам собственность и проматывать ее.
    Нам необходимо преодолеть господство криминального капитала. Но это нельзя сделать иначе как путем перенесения центра тяжести государственной поддержки от крупных собственников к мелким, от рыночной вольницы – к государственному контролю и регулированию крупных производств, пестованию мелкого и среднего частного бизнеса.
    Такой вывод будет болезненным и нелицеприятным тем, кто нажил крупные состояния на приватизции госсобственности, но необходим для выздоровления страны и ее будущего. Рано или поздно такая смена экономического курса последует. Но чем раньше, тем лучше. Тем безболезненней окажется переход к иной концепции реформ, более обоснованной и плодотворной программе преобразований.