44-летний генеральный директор Уралмаша Виктор Викторович Коровин обещал перед разговором быть предельно откровенным. Кажется, это ему удалось в полной мере.
    – Виктор Викторович, если на древнюю телегу приделать реактивный двигатель – телега развалится, да и движку не посчастливится. Не кажется ли вам, что Коровин и Уралмаш находятся где-то в таком же соотношении?
    – Нет, не кажется... Если уж проложить этот ассоциативный ряд, то, скажем, так: далеко не отсталая телега и, может быть, мало-мальски подходящий к ней двигатель. Но до реактивного, конечно, далеко. Надо реально оценивать свои возможности.
    – Чем вы взяли коллектив пять лет назад, когда убедили их проголосовать за вас, за 39-летнего...
    – А я ничем его не взял. Коллектив первые два – два с половиной года очень меня не любил. И до сих пор половина коллектива считает, что в моем лице – человек, который пришел грабить награбленное, ничего не понимает, не представляет, как надо действовать в отношении завода... Я доказал более-менее компетентным специалистам, что я лучше других представляю, что надо делать. И, может быть, у меня был какой-то случайно сформировавшийся к тому времени прогноз грядущих событий. И это, по-моему, было самым главным, что помогло мне не растеряться и предложить принимать очень непопулярные, очень нежелаемые, очень критикуемые, но тем не менее меры, которые позволяли в течение 1992 – 1994 годов удержаться.
    – Виктор Викторович, вы всегда знаете, чего хотите?
    – Нет, не всегда. Далеко не всегда.
    – Не верится! Достаточно было изучить вашу биографию. Учился парень в школе с "немецким уклоном", а сам, дополнительно, за свои деньги подучивал английский. Словно готовился к необходимости разговаривать с Западом. Был в комсомоле, дошел до первого обкома, а потом возвратился снова на перспективный тогда Уралмаш, словно вольно или невольно снова готовил себя к чему-то большому. Выиграл конкурс молодых руководителей и поехал учиться на полтора года в Германию. Редко встретишь такой прагматизм.
    – А я считаю, что человек даже безотносительно к складывающейся вокруг него обстановке, желающий чувствовать себя человеком, но должен использовать все возможности, которые ему представляются. Потому что человек, который останавливается в своем развитии, для меня совершенно не интересен. И никому он не интересен. Поэтому я использовал такие возможности. А потом буквально получалось, что через некоторое время именно это начинало мне помогать и добиваться еще большего. Я старался использовать свое понимание человеческого бытия. Всего лишь. Плюс интуиция. Это ведь тоже все не просто. Интуиция процентов на пятьдесят дана от Бога, от родителей, а процентов на пятьдесят – это качество, которое формируется прожитыми годами, опытом, наработкой.
    – Все знают, что Коровин – из раскольников, староверов. Еще при царице Софье его пращуры пришли на Урал. Были уважаемыми знатными людьми. Одно из самых красивых зданий в Екатеринбурге построил коровинский прапрадед. Прадед – один из лучших екатеринбургских врачей – умер в бараке от сыпного тифа, леча красных бойцов. Не отсюда ли, не от староверов ли, не от оппозиционности ли, не от ПЕРПЕНДИКУЛЯРНОГО подхода к былой линии жизни идет позиция Коровина?
    – Думаю, если бы я пошел по общественной линии, я бы и там чего-то добился. Другое дело, что сегодня в России делать политику чистыми руками нельзя. А я свои руки пачкать не хочу.
    – Снова у нас, как в былые годы, политика бежит впереди экономики. Что нужно делать, чтобы их сбалансировать? Политикам убавить прыть? Экономистам прибавить ходу?
    – В России это невозможно. Это просто императив: в России это невозможно! Возьмите всю историю России – все говорит о том же. И не нужно пытаться этого делать. Будут времена, когда они будут в хорошем балансе.
    – Похоже, что Уралмаш, как церковь, все более отделяется от государства. Причем, где он отделен по-настоящему, там оно получается.
    – Скоро так будет почти везде. Сказать государству "не мешайте" – нельзя. Сказать "не вмешавайтесь" – тоже. Есть вещи, которые во всем мире государство протекционирует. Государство не может не патронировать оборонку, ведущие отрасли. Другое дело, как патронировать. Остается выбрать инструментарий. Надо выбрать тот, который не бьет самостоятельности предприятия по рукам. И в то же время в невыгодных по сравнению с иностранными конкурентами ситуациях государство предоставляет какие-то преимущества. Такой вариант, если выберет государство, оно сделает правильно. Если же оно по-прежнему из Москвы будет диктовать, где, кому, сколько гвоздей производить, дело завалится. Нужно искать золотую середину... Баланс... Причем скажу так: баланса между столицей и провинцией у нас не будет никогда. Пока столица не перейдет в ту провинцию. А баланс между политикой и экономикой, хотя бы осознание необходимости этого ... годков -то пять потребуется. Причем не стоит думать, что нам придется впору заморская модель, западные либо восточные экономические "одежды". На меня , как вы говорите, старовера, ни японское кимоно не напялить, ни европейский фрак. Будет своя собственная российская модель – однозначно! Есть российские традиции. Есть искаженная структура промышленности, которую через кровь, через насилие создали большевики. Это – исходные данные. Пытаться думать, что сегодня их нету, что сегодня их можно убрать, а завтра поиметь в виду, нельзя. Менталитет русских людей, кроме того, связан с религией. Россия – это страна Европы и Азии. Все это создаст совершенно другую, во многом своеобразную модель. А в основе ее останутся достаточно известные миру вещи.
    Первое. Частная собственность. Частная собственность безо всяких там оговорок. Там, где лучше будет собственность государственная, туда она сама придет.
    Свобода предпринимательства.
    И нормальное, либерально-экономическое законодательство. Эти вещи должны присутствовать. И что будет, что вырастет на этих краеугольных камнях – трудно точно сказать наперед. Но вырастет что-то свое, российское.
    Но тут годочков двадцать надо будет подождать. Подождать, в смысле поработать минимум по двенадцать часов в сутки. Причем экономика будет развиваться в соответствии с законами. И если законы потребуют времени большего, чем нам с вами Богом отпущено, то остается только вздохнуть и развести руками.
    – Ваше отношение к "гайдаровским" реформам?
    – Я очень хорошо отношусь к Гайдару. Очень хорошо – к Чубайсу. За их смелость – за Поступок! Очевидно, у Гайдара в 1992 году не было другого пути, как решиться на очень резкое, одномоментное введение во всем мире известных праволиберальных экономических решений. Я согласен с этим подходом – нужно было рисковать: нужно было что-то делать – ситуация грозила полной катастрофой... Но вот 1992 год прожили... 93-й... 94-й... Ну не адекватно экономика наша реагирует на свободные либеральные экономические решения! Такого кризиса неплатежей, которые возникли, не знает ни одна экономическая система. Такого налогового беспредела не знает никто! Такой повальной проблемы, как невыдача заработной платы на предприятиях, не знает никто. СИСТЕМА АДЕКВАТНО НЕ РЕАГИРУЕТ! И это понятно. Потому что система выстроена была совсем по другим законам.
    А сегодня Лившиц ищет проблему в директорах, которые как бы обманывают государство. Это же смешно. Даже если есть пять таких директоров, но ведь не сто! Проблемы-то это не решит. Наши законы исторической экономики, если возможно такое неправильное сочетание, совсем иные, и не учитывать их нельзя.
    – Это похоже на железнодорожную колею: нашу и не нашу, которая, как известно, несколько уже. Или, скажем так: наша несколько шире. И нельзя, невозможно толкать наши вагоны по чужой колее, не сменив колесных пар.
    – Или не поменяв колею! Денег нет ни поезд поменять, ни колею поменять! А мы все равно толкаем упорно. И пока мы толкаем по колее – по чужой, мир-то движется! Рынки мы теряем. Шансы сами себе сокращаем. Экономические рынки теряем. Козырева сразу не любил, мягко выражаясь. С какой стати мы ушли с Кубы совсем? Вы знаете, сколько стоят там никелевые заводы наши? Что у нас на Кубе нет интересов, что ли? Если мы перестали завозить туда ракеты, разве надо уходить? Окопы, не занятые нами, тот час же занимает другой. Чего ради мы ушли из Индии, из Китая, из Вьетнама? Там везде уже американцы. Во Вьетнаме американцы качают нефть чуть ли не на наших, уралмашевских машинах!
    Может показаться, что я слишком много говорил обо всем мире и слишком мало – об Уралмаше. Но! Но сказок в одном, отдельно взятом регионе, на одном, отдельном предприятии не бывает.
    А дальше нужно главное. Нужно избавляться от мифов. Вот от таких, например, для уралмашевцев:
    что Уралмаш непотопляем. Да не дадут, мол, ему потонуть;
    что наша продукция самая лучшая в мире;
    что достаточно работать, изучив опыт предшественника.
    Все это называется: идти по старому пути, возврата к чему не будет. Да, Гайдар сжег в нашем "локомотиве" механизм заднего хода. Но как дальше идти вперед неизвестно. Значит нужно решать самим: делать машины лучше и дешевле других, вот и весь секрет. И не надо надеется на дядю. Да еще на заморского. Заморский дядя не будет нас финансировать. Ему не нужен сильный конкурент. Значит инвестировать он будет только проекты, выгодные для него.
    – Но ведь первые инофирмы планеты согласны работать в соавторстве с вами. Кстати, как распределяются усилия: кто "ракетоноситель", а кто надеется выйти на орбиту?
    – Задачи и орбиты должны быть равными, тут "гуманитарная помощь" не светит!
    – Похоже, вы все случившееся на Уралмаше начиная с 30-х годов считаете все-таки ошибкой?
    – Страна на своем горбу построила Уралмаш. Выстояла в войну – опорный край державы, как говорят про Урал, не прогнулся. Люди выкованы покрепче булата. И конечно, ломать стереотипы легендарного Уралмаша через колено нельзя, преступно. Но из людей, которые сегодня работают, надо стереотипы выбивать. Да не кулаком, а делами. Начали новые машины создавать да продавать – пошли деньги. Люди это видят. Через пальчики, через голову, через карманчики оно начинает доходить. Надо работать и работать не так, как вчера.
    Вчерашняя плановая система функционировала на штыках. Плановая система, как таковая, имеет право на существование. Кто сказал, что не имеет? Это – определенная система экономики. Но она функционировала, повторяю, только на штыках. По-другому она функционировать не может. Она требует определенных условий: сначала должен стоять человек в цивильном костюме, который имеет самый главный партийный билет, а если этого человека не хватало, то там, где-то в глубинке, должен был стоять человек в кожаной тужурке с соответствующим инструментарием в кармане.
    Ну и, во-вторых, эта система крайне неэффективна. Затратна. Уничтожающая страну. Ну неужели нельзя было, сидя в Москве, понять, что не нужно было выпускать по 400 буровых в год – столько не выпускали все заводы планеты. Сколько работы – зря, сколько металла – зря. Сколько сил, слез и крови – и все зря.
    МЫ САМИ СЕБЯ СДЕЛАЛИ НИЩИМИ С ЭТОЙ СИСТЕМОЙ ЭКОНОМИКИ.
    И я себя от этой ответственности не отделяю. И хочу, чтобы все не отделялись. Стимулов найти правильный путь очень много. Надо только его найти.
    – И последний вопрос. Мы начали с болота. С кочки, которой является Уралмаш, с его директора. Главная задача кочки: не прогибаться?
    Виктор КОРОВИН:
    – Главная задача – быть опорой.