Александр Коновалов
Президент Института стратегических оценок, профессор МГИМО

    Тот факт, что последние годы Россия находится в трудном и болезненном поиске собственной идентичности, стал уже общим местом при анализе современных проблем ее развития. Необходимость поиска новой роли на мировой политической сцене воспринимается вполне естественным явлением. В стране поменялось все – политическая система, принципы функционирования экономики, геополитическое положение, ресурсный базис, понимание национальных интересов и факторов, которые могут им угрожать. Куда менее ожидаемым оказался процесс, который сейчас набирает силу в Европе. Оказалось, что в новых условиях Европа тоже сталкивается с необходимостью поиска новой идентичности.
    Проблемы Западной Европы, связанные с процессом глобализации, конечно, отличаются от российских, но они также достаточно серьезны.
    Когда в 1998 году США подвергли резкой критике государства Европы за якобы излишне протекционистскую торговую политику в отношении стран Юго-Восточной Азии, советник канцлера ФРГ по внешней политике Карл Ламерс заявил, что "Соединенные Штаты построили отношения с европейцами в духе державы – гегемона со своими вассалами... Поэтому нужен противовес Соединенным Штатам, чтобы сбалансировать эти отношения. Для этого Европа должна говорить одним голосом, быть сильной и верить в себя".
    Нельзя сказать, чтобы перспектива растущей экономической и политической самостоятельности Европы вызывала большой энтузиазм в США. Там существуют свои взгляды на роль Европы как важнейшего плацдарма для американского экономического и политического лидерства в Евразии. В США прекрасно понимают, что на Евразию приходится 75 % населения Земли, 60 % мирового ВВП и 75 % мировых энергетических ресурсов. И ставка делается вовсе не на растущую самостоятельность Европы, а на закрепление американского лидерства. Как пишет Збигнев Бжезинский, "Стремление Европы к единству может быть воплощено в жизнь только при условии, если Соединенные Штаты будут поощрять, а порой и подталкивать ее к этому". Американский политик рекомендует США следовать известной аксиоме: если не можешь помешать процессу – возглавь его. В интерпретации Бжезинского это звучит так: "В непостоянной Евразии первостепенная задача заключается в том, чтобы создать такие условия, когда ни одно государство или какая-либо комбинация государств не смогли бы вытеснить Соединенные Штаты или даже уменьшить их решающую роль... Мягкая американская гегемония должна убедить другие страны в том, что бросать вызов Соединенным Штатам нет необходимости".
    Собственно, задача для европейских стран состоит не в том, чтобы бросать вызов США, а в том, чтобы хотя бы немного ослабить "крепкие объятия атлантической солидарности", когда это необходимо для самостоятельных действий в политической и экономической областях. Сама идея Маастрихтских соглашений предусматривала создание финансово-экономического союза с единой европейской валютой только в качестве первого шага на пути к согласованной внешней и военной политике. И в этой связи интересно проследить ряд, как представляется, неслучайных совпадений, которыми США постарались сопроводить интеграционные действия европейцев. Буквально за несколько дней до введения единой европейской валюты евро США нанесли ракетно-бомбовые удары по Ираку. Эти удары абсолютно не способствовали выполнению резолюций СБ ООН по Ираку, но успешно поразили ряд других целей. Экс-президент Франции Валери Жискар д'Эстен назвал ООН и ЕС "политическими жертвами американской операции", а бывший премьер Италии Джулио Андреотти заявил, что "противоправные действия США ослабляют ООН и являются покушением на маастрихтскую конструкцию ЕС". Еще более разрушительной экономически и политически для ЕС оказалась военная операция НАТО в Югославии. Можно говорить о том, что при всей внешней атлантической солидарности акция в Югославии вызвала глубочайший кризис в ЕС.
    Европейскому политическому руководству пришлось впервые задуматься над вопросом, ответ на который ранее казался очевидным: можно ли считать Западную Европу полноценным центром силы, включающим экономическое, политическое и военное измерения? Военная акция в Югославии выявила, что хотя экономически Европейский Союз вполне соизмерим с США (суммарный ВНП входящих в него стран даже несколько выше американского), в политическом и тем более в военном отношении Европа полностью зависима от Америки. А это ставит ее перед дилеммой: либо приобретать большую самостоятельность в политической и военной области, либо, по-прежнему рассчитывая на американские военные гарантии, безоговорочно поддерживать любые американские политические решения, часто действуя при этом вопреки национальным интересам.
    Конечно, у отдельных государств были и свои причины возражать против предложенного американцами способа решения косовской проблемы, и острота протестов была различной. Собственно, безоговорочно военную операцию в Югославии поддержала только Великобритания. На уровне официального руководства поддержку выразили также Германия и Испания, но для Германии главным аргументом был страх перед возможным потоком новых беженцев, который мог хлынуть на ее территорию не только из Косова, но также из Боснии. Для Франции, Италии, Греции военные действия на Балканах, помимо прочего, обернулись значительным экономическим уроном. Ситуация, навязанная американцами, исключила формирование и проведение единой европейской политики. "Триумф атлантической солидарности" на деле поставил Европу на грань раскола. Многие политики в Европе осознают, что долго такая ситуация продолжаться не может. Министр иностранных дел Италии Ламберто Дини считает, что "Европа должна выработать собственное видение безопасности... Она слаба, поскольку не обладает автономной оборонной политикой. Европейский Союз будет дополнением, а не альтернативой НАТО, но мы не можем себе позволить и далее зависеть от США".
    Военные действия НАТО в Югославии вызвали кризис и в еще одной области европейской идентичности – моральной, как раз в той самой, которой натовская пропаганда оправдывала эту операцию. Американцы постоянно подчеркивали, что военная операция в Югославии, может, и незаконна с точки зрения международного права, зато оправдана нормами высокой морали. Ведь в понятие европейской идентичности входят, например, нормы Совета Европы. Государство не считается соответствующим европейским стандартам и не может стать членом этой организации, если в нем не отменена смертная казнь. Значит, по европейским стандартам, даже у человека, признанного судом серийным убийцей, никто не имеет права отнять жизнь. А во время бомбежек Югославии гибли сотни мирных жителей, и это называлось "сопутствующими потерями", которые, по американским понятиям, можно не принимать в расчет.
    Сейчас общими усилиями совместно с Россией ситуацию удалось вернуть в правовое поле, однако по Совету Безопасности ООН, Основополагающему Акту и Совместному постоянному Совету Россия НАТО, Хартии НАТО и базовым основам международного права был нанесен разрушительный удар. При этом благие намерения не привели к положительному результату: резолюция Совета Безопасности 1244, на основании которой международный контингент и был введен в Косово, не выполняется и, судя по всему, выполнена не будет. Вместо массового исхода албанцев из Косова, в котором обвинялся Милошевич, мы стали свидетелями массового исхода сербов и представителей других национальностей, нарастающей волны произвола со стороны вооруженных албанцев. Никакой границы между Косово и Албанией не существует. Из Албании и Македонии в Косово пришли далеко не только те, кто из него уходил. Югославия не осуществляет суверенитета над этой частью своей территории, фактически Косово сегодня – это протекторат НАТО. На Западе никто не скрывает, что отделение Косова – вопрос двух-трех лет. А ведь резолюция 1244 гарантирует территориальную целостность Югославии и совместное мирное проживание в Косове представителей различных национальностей и конфессий. Если Косово отделится от Югославии, это будет первый случай после Второй мировой войны, когда границы суверенного государства (Югославии) изменятся с помощью внешней военной силы (НАТО). Надо ли говорить, что означал бы такой прецедент для сложившейся системы безопасности Европы?
    Действия США и НАТО на Балканах привели к изменению оценок американской политики и в самих США. Очень показательны в этом отношении два примера. Бывший посол США в СССР Дж.Кеннан в связи с операцией в Югославии заявил: "Вся эта тенденция выставлять себя как центр политической мудрости и как наставника большей части света представляется мне непродуманной, амбициозной и нежелательной". Но если у Кеннана репутация либерала, то Генри Киссинджер никогда не был замечен ни в излишнем либерализме, ни в симпатиях к России. Тем интереснее его оценка: "Трансформация альянса из организации коллективной обороны в союз, готовый силой навязывать свои ценности, произошла в те же месяцы, когда три бывших советских сателлита стали членами НАТО. Это обесценило гарантии, многократно дававшиеся США и их союзниками о том, что России совершенно нечего опасаться расширения НАТО, поскольку альянс по уставу является сугубо оборонительной организацией".
    Растущее беспокойство европейцев вызывает и ряд других действий американских союзников, прежде всего – планы развертывания начальной стадии территориальной противоракетной обороны, ставящие под угрозу само существование договора по ПРО. Во-первых, европейские страны не хотят обострения отношений России и США и возможного разрушения системы ограничения и сокращения вооружений. Во-вторых, их тревожит, что непродуманное решение США вынудит Китай изменить свою ядерную политику и отношения с американскими союзниками. В-третьих, Европу совсем не прельщает ситуация, когда под защитой противоракетной системы окажутся только американские города, а европейцам придется жить в менее защищенном и куда более нестабильном мире. Наконец, в Европе совсем не понимают, как можно принятие столь ответственных политических решений мотивировать угрозой единичных запусков баллистических ракет из Северной Кореи, если эта страна предположительно создаст такие ракеты через несколько лет, но более вероятно, что через несколько лет появится единая Корея, и угроза исчезнет сама собой. Европейцы не в силах понять, во имя чего "корейскому хвосту" дозволяется "крутить американской собакой".
    Министр иностранных дел Германии Фишер заявил по этому поводу, что противоракетная оборона может "разделить стандарты безопасности внутри альянса, когда один из союзников будет защищен несравненно лучше других". Такая дифференциация по уровню безопасности может привести к одному из двух результатов: либо США самоизолируются и почувствуют себя свободными от обязательств в отношении союзников, либо предпочтут действовать в одиночку в манере превентивного удара. И та и другая модель мало устраивают европейцев. Франция считает, что территориальная ПРО негативно повлияет на весь процесс контроля над вооружениями и стратегическую стабильность. Премьер-министр Л.Жоспен подчеркнул, в частности, что развертывание территориальной ПРО может "разрушить глобальный стратегический баланс и подорвать усилия по ограничению распространения ядерного оружия и ракетных технологий". А директор политического департамента французского Министерства иностранных дел Ж. Эрера подчеркнул, что "если США готовы нарушить договор по ПРО, то они должны быть готовы и к тому, что другие тоже пойдут на отказ от своих международных обязательств, например, договора ДНЯО".
    Великобритания по традиции поддерживает американскую инициативу, но и англичане хотели бы заранее знать, какие последствия развертывание американской ПРО будет иметь в отношении:
    – готовности союзников совместно реагировать на общие угрозы;
    – самой концепции ядерного сдерживания;
    – других соглашений в области ограничения вооружений, особенно на фоне отказа американского сената ратифицировать договор о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний;
    – возможных ответных мер России и их воздействия на потенциал ядерного сдерживания самой Великобритании.
    Для России в этих условиях исключительно важно определить свою нишу и в европейской экономической системе, и в европейской системе безопасности. Цель должна быть не в том, чтобы использовать эти сдвиги для ослабления американского присутствия и влияния в Европе – такая политика ничего кроме фиаско России бы не принесла. Да и объективного интереса в вытеснении Америки из Европы у России нет. Мы должны бороться не за Европу против США, а за собственное право быть весомым участником европейского процесса, играть активную роль на европейской сцене. Тем более что сейчас у России и Европейского Союза возникают области общих политических интересов, которых не было раньше.
    Что касается экономической составляющей, то, по подсчетам Российской академии наук, США сейчас производят 21 % мирового ВВП. Суммарный ВВП стран ЕС составляет также около 21 % от общемирового уровня. На долю Японии, Китая и России приходится 8, 7 и 1,7 % мирового ВВП соответственно. По прогнозам РАН, к 2015 году ВВП США совместно с Канадой и Мексикой (НАФТА) будет составлять 19 % от общемирового, ЕС – 16 %, восточноазиатская группа (Гонконг, Тайвань, Южная Корея) произведет 5 % мирового ВВП, страны АСЕАН – 7 %, Япония – 7 %. Китай обгонит ее, и его доля в мировом ВВП составит 10 %. Доля ВВП России вырастет до 2 %, но это произойдет лишь в случае устойчивого экономического роста с темпами 5 – 6 % в год.
    С учетом этих прогнозов России необходимо выбирать стратегию, в наибольшей мере отвечающую ее интересам. В принципе вариантов несколько. Деятели российской левой оппозиции предлагают строить стратегию в опоре на тех, кого они называют "традиционными и естественными" партнерами: прежде всего это Индия и Иран. Наиболее радикальные политики добавляют к этому списку Ирак, Ливию и Северную Корею. Безусловно, Россия будет развивать "традиционные" отношения – в тех пределах, пока они не входят в противоречие с международными российскими обязательствами по режиму экспортного контроля и соглашениями о нераспространении различных видов оружия. Но было бы наивно ожидать, что Россия пойдет с этими государствами на глубокую экономическую интеграцию или образует какую-то форму военно-политического союза.
    Для некоторых политиков существует соблазн восстановления военно-политического союза с Китаем, чтобы в следующем веке бросить совместный вызов США. Однако сторонники такой стратегии не учитывают, по меньшей мере, два фактора. Во-первых, Китай не проявляет никакой заинтересованности в подобном союзе, и если НАТО не будет продолжать практику успешных бомбардировок китайских посольств, а США не разрушат договор по ПРО от 1972 г., что резко снизило бы роль Китая как ядерной державы, такой интерес вряд ли появится в обозримом будущем. Во-вторых, надо ясно представлять, что объединение 2 % мирового ВВП (Россия) с 10 % (Китай) и 2,6 % населения планеты с 21 %, которые составляют китайцы, не будет равноправным. Нетрудно предсказать, кто в таком союзе мог бы претендовать на роль "старшего брата".
    Мечты о глубокой интеграции с США уже давно перестали упоминаться даже самыми романтичными аналитиками в России. Хорошие отношения с США для России необходимы, но иллюзии относительно американского интереса к России давно утрачены. Очевидно, что на ближайшую перспективу Россия не рассматривается в Америке ни как равный партнер, ни как конкурент.
    Совсем по-иному выглядит для России перспектива развития отношений с Европой. Уже сейчас на страны Европейского Союза приходится 32 % российского экспорта и 35 % – импорта. Из России Европа получает 41 % энергоносителей. Европа не может сделать Россию зависимой страной или своим сырьевым придатком. Наоборот, она будет заинтересована в стабильной целостной России, в ее потенциально огромном внутреннем рынке, в совместном освоении природных ресурсов Сибири и Дальнего Востока. В таком сотрудничестве примут участие Япония и Китай, для которых столь же необходимы сырье и энергоносители из этих регионов.
    Ясно, что Россия – не совсем европейская страна, тем не менее в культурном отношении Европа и Россия наиболее близки, и, что еще существеннее, для будущей Европы Россия – самая важная страна в Евразии вне ЕС. Многие европейские лидеры высказывают твердое убеждение, что Россия в следующем веке должна стать интегральной частью Европы и системы европейской безопасности в следующем веке. Выступая на конференции по европейской безопасности в феврале 1998 года, бывший германский канцлер Г.Коль сформулировал три базовых элемента европейской системы безопасности:
    – европейская система может быть стабильной, только если она включает США и Россию;
    – безопасность в Европе невозможна, если Россия не является ее интегральной частью;
    – было бы желательно, чтобы в начале следующего века отношения Россия – НАТО вышли на уровень ассоциации.
    Развитие событий по такой модели было бы наиболее предпочтительным и для России, хотя сейчас его вряд ли можно расценивать как наиболее вероятное. Принципиально важно, чтобы в новой системе европейской безопасности, если ее вообще удастся создать, КАЖДАЯ европейская страна имела бы РАВНЫЙ доступ к безопасности, и континент не делился бы на "счастливчиков", укрывшихся под зонтиком НАТО, и на остальных, для которых там места не оказалось. Система должна базироваться на кооперационной основе и быть способной принять оборонительные меры, если для европейского региона возникнет опасность извне. Система должна также предотвращать или останавливать на возможно ранней стадии конфликты, если они возникают внутри европейских стран или в отношениях между ними. Наконец, самое важное условие – европейская система безопасности должна базироваться на международном праве и существующих международных институтах – ООН и ОБСЕ, не подрывая их основ.
    Очевидно, что в нынешней ситуации поиска новой идентичности у России и Евросоюза возникает объективное совпадение интересов по достаточно широкому кругу областей. Возможности использовать эти совпадения не надо переоценивать, но их не стоит и упускать. Как пишет политолог Дм.Тренин, "Европа нам нужна не только как экономический партнер, источник финансовых ресурсов и технологий, но как партнер в полном смысле стратегический. В наших интересах – не только отвести угрозу маргинализации России в Европе (сценарий, когда все страны – кроме РФ – так или иначе интегрируются в ЕС или ассоциируются с ним), но вести дело к свободной конфедерации РФ и ЕС в рамках большой Европы. Именно Европа может стать естественным союзником России".
    Кое-какие шаги в направлении большей политической и военной самостоятельности Евросоюз уже начал проявлять. Как заявил начальник генерального штаба португальских вооруженных сил генерал Эшпириту Санту, к концу года все временные военные структуры Европейского Союза станут постоянными. "Есть все признаки того, – добавил генерал, – что Военный комитет и генштаб ЕС структурно оформятся уже к октябрю". По сути в Брюсселе создаются силы быстрого реагирования. По замыслу руководства ЕС они должны будут осуществлять региональные и спасательные операции и находиться в зоне действия до года. Самый больной вопрос, который предстоит решить, – кто будет платить за "европейскую армию". Эксперты сходятся на том, что для ее содержания страны ЕС должны будут увеличить долю военных расходов в ВНП до 2 %. Сейчас в некоторых странах ЕС она не превышает 0,2 %.
    Конечно, переоценивать эти усилия на пути к европейской самостоятельности не стоит. Но у Европейского Союза явно появились серьезные планы, и в них фигурирует и Россия. Как заявил Хавьер Солана – Верховный представитель ЕС по вопросам внешней политики и коллективной безопасности, – "Европейский Союз принял решение: путем совершенствования своих военных и политических возможностей стать полноправным участником в деле разрешения кризисных ситуаций, а также их предотвращения. Должен подчеркнуть, что речь идет о задаче колоссального масштаба, которая требует самого широкого взаимодействия с нашими партнерами, не являющимися членами Европейского Союза. В ходе работы Европейского совета в Хельсинки в декабре прошлого года Россия вполне определенно называлась будущим партнером для участия в преодолении кризисных ситуаций в случае их возникновения". Так что есть все основания полагать, что на ближайшую перспективу европейский вектор будет одним из важнейших в российской внешней политике.