Юрий Шишков
Доктор экономических наук (ИМЭМО РАН)

    Весна 1996 года стала в СНГ периодом бурной интеграционной активности. 29 марта руководители России, Белоруссии, Казахстана и Киргизии подписали Договор об углублении интеграции в экономической и гуманитарной областях, а 2 апреля Б. Ельцин и А. Лукашенко – Договор об образовании Сообщества суверенных республик. Первый предусматривает усиление координации экономической и социальной политики четырех государств с тем, чтобы постепенно создать единый рынок товаров, капиталов и рабочей силы, обеспечить интеграцию финансовых рынков и перейти в будущем к единой валюте. Второй договор преследует те же цели, но в форсированном темпе, по четкому графику, который должен быть утвержден до конца 1997 года и посредством совместного финансирования некоторых общих программ. Кроме того, Россия и Белоруссия намерены взаимодействовать в обеспечении безопасности и разрабатывать "общие принципы военного строительства, использования элементов военной инфраструктуры".
    Итак, юридически зафиксировано начало нового этапа в истории попыток восстановить единство распавшегося постсоветского экономического пространства. Правда, подобные надежды связывались и с подписанием 24 сентября 1993 года главами девяти государств Договора об экономическом и валютном союзе СНГ. Договор преследовал те же цели и предусматривал те же пути и ступени, что и сегодня. По прошествии времени патетический пафос договоров поутих и пришло время трезво оценить реальную значимость достигнутого, всамделишные перспективы интеграции двух, четырех и всех остальных стран СНГ.

    Таможенное "разоружение"
    С самого начала ориентиром, а в последнее время и эталоном для стран СНГ служит модель интеграции, созданная и успешно осуществляемая в Западной Европе. И это естественно: она стала своего рода ноу-хау для региональных альянсов интеграционной направленности на всех континентах планеты.
    Как шла Европа к Маастрихтским соглашениям? Модель интеграции строится шаг за шагом, когда поспешают не торопясь. Сначала промышленно развитые страны, обладающие достаточной конкурентоспособностью, чтобы не опасаться открыть свои внутренние рынки друг для друга, создают зону свободной торговли либо таможенный союз с тем, чтобы создать условия для все более тесного торгового, производственного, научно-технического и финансового взаимодействия частного бизнеса стран-участниц, т. е. для интеграции на микроэкономическом уровне. В Западной Европе использовались оба эти варианта: первый – в Европейской ассоциации свободной торговли (с 1960 года), второй – в Европейском Сообществе (с ноября 1993 года – Европейском Союзе), которое учреждено в 1958 году. Устранение таможенных барьеров в торговле внутри зоны или таможенного союза позволяет активизировать конкуренцию, стимулирующую повышение качества товаров и услуг, снижение издержек их производства и отпускных цен.
    Правда, таможенное "разоружение" чревато разорением и вымыванием тех национальных производств, которые на таком укрупненном рыночном пространстве оказываются неконкурентоспособными. Поэтому в ЕС с самого начала были созданы специальные совместные фонды для амортизации таких социально неблагоприятных последствий. Масштабы финансирования через эти фонды неуклонно увеличивались: в 1971 – 1980 годах они составляли в среднем 5,5 млрд. ЭКЮ (6,6 млрд. долл.) в год, в 1981 – 1990 годах – 25,3 млрд. ЭКЮ (25,8 млрд. долл.), в 1991 – 1995 годах – 51,3 млрд. ЭКЮ (62,9 млрд. долл.). Хотя в общую казну ЕС платят все страны-участницы, одни из них (прежде всего Германия, Франция, Нидерланды, Бельгия, Швеция) оказываются в конечном счете нетто-донорами, а другие – нетто-получателями. В 1992 году, например, доля дотаций из фондов ЕС составила 7 % от общего объема новых инвестиций в экономику Ирландии, 8 % – Португалии, 11 % – Греции. Впрочем, выгоды стран-доноров от интеграции явно перевешивают их потери.
    Однако устранение тарифных и количественных барьеров еще не означало подлинного объединения национальных рынков. Скрытый протекционизм остается в форме прямых и косвенных налогов, технических, экологических и санитарных стандартов, государственных заказов и т. п. Кроме того, подлинно единое рыночное пространство предполагает беспрепятственное перемещение между странами-партнерами не только товаров, услуг, но и труда и капитала.
    Для того чтобы такой действительно наднациональный "общий рынок" стал возможным, необходима глубокая и все более нарастающая координация внутриэкономической и социальной политики – налоговой, бюджетной, кредитной, структурной и т. п. В ряде случаев координация перерастает в совместную политику государств-членов, в частности, внешнеторговую (по отношению к третьим странам), аграрную, региональную и т. д. И, разумеется, необходимо максимальное сближение национальных правовых систем, тяготеющее к единому правовому пространству.

    Суверенитет – доспехи Дон-Кихота
    Вместе с тем, чтобы добиться устойчивости рыночных курсов национальных валют по отношению друг к другу, государства – члены ЕС должны были обеспечить минимальные и сходные темпы инфляции, а также очень близкие уровни процентных ставок на кредитном рынке. Дефициты государственных бюджетов, устойчивость платежных балансов тоже должны быть соразмерными. В этом кодексе поведения практически все аспекты национальной макроэкономической политики стран-участниц требовали коллективного согласования. В конечном счете замена национальных валют едиными деньгами становится в повестку дня, что и происходит ныне в ЕС. Такую высокую степень интеграции принято называть экономическим и валютным союзом.
    Таким образом, логика интеграции состоит в восхождении от простого таможенного "разоружения" к совместной политике стран-участниц, в которой растворяются индивидуальные черты национальной политики. Новым является зарождение наднациональных механизмов принятия решений, над которыми суверенитет стран лишается права "вето" как безусловного. Экономический суверенитет членов "единой Европы" перевоплощается в суверенитет нарождающегося более крупного (субконтинентального) хозяйственного организма. Даже на гордом Альбионе склонность горячо ратовать за безграничный и неприкасаемый национальный суверенитет в политических и деловых кругах считается дон-кихотством.
    Все это возможно лишь при условии нарастающего сходства (конвергенции) национальных экономик как по уровню технико-экономического развития, так и по их функциональным параметрам (темпам роста ВВП, уровням инфляции, безработицы и т. п.). Именно это обстоятельство, а не отсутствие ясной программы и не продвижение вперед методом проб и ошибок, как нередко полагают у нас, явилось причиной того, что странам ЕС только для полного интегрирования национальных рынков потребовались 34 года. Переход к единой валюте намечается лишь в 1999 году, да и то пока что в рамках узкой группы стран.
    В статье 4 Договора об экономическом и валютном союзе СНГ почти дословно воспроизводится последовательность этапов интегрирования по модели ЕС. При этом, однако, подчеркивается, в том числе и на самом высоком правительственном уровне, что страны СНГ могут и должны пройти этот путь гораздо быстрее. Аргумента два. "Могут" потому, что еще недавно были составными частями единого советского экономического пространства и сохраняют высокую степень взаимозависимости. "Должны" потому, что, как однажды откровенно сказал В. С. Черномырдин, ЕС формировался до нынешних кондиций 35 лет, а "у нас нет такого времени, поэтому и темпы должны быть другие".

    Кто в лес, кто по дрова
    Рассмотрим сначала первый постулат – "могут". Поначалу казалось, что постсоветское экономическое пространство уже располагает рядом существенных компонентов интеграции и дело сводится лишь к некоторой их модификации и "доукомплектованию". В самом деле, между бывшими союзными республиками оставались тесные хозяйственные связи: в 1991 году межреспубликанский товарооборот составлял 80,5 % от общего объема экспорта республик, вошедших позднее в СНГ, и 70,8 % их импорта. На первых порах сохранялась "прозрачность" межреспубликанских границ, благоприятствовавшая товарообороту. До 1993 года существовало единое денежное пространство на базе советского рубля. Наконец, оставались складывавшиеся десятилетиями общая транспортная инфраструктура и единая энергетическая система. Это создавало иллюзию, будто есть все необходимое, чтобы быстро и без особых проблем преобразовать постсоветское экономическое пространство, организованное на командно-распределительной основе, в интегрированное рыночное хозяйство. Казалось, что задача сводилась лишь к тому, чтобы несколько перестроить нижние "этажи" интеграционной пирамиды – создать таможенный союз, единый рынок капиталов и т. п., используя уже готовый каркас и единую валютную "крышу".
    Но в экономике чудес не бывает. Межреспубликанские хозяйственные связи, которые формировались в свое время по указаниям ЦК КПСС и Госплана, исходя из плановых цен и нормативных издержек производства и транспортировки (а порой и вовсе без технико-экономического обоснования), в условиях перехода к рыночному ценообразованию сплошь и рядом оказываются нерациональными. К тому же суверенизация республик открыла перед ними возможность налаживания более выгодных, как представлялось на первых порах, торгово-экономических связей с дальним зарубежьем. Началась переориентация экспортно-импортных потоков на новых партнеров. Кто в лес, кто по дрова. В итоге доля внутрирегионального оборота в рамках СНГ уже в 1994 году упала до 40 %, а в 1995 году – до 35 % от общего объема внешней торговли. Между тем объемы внешней торговли повсеместно упали, а положительные сальдо держатся на политике "затянутого ремня".
    В условиях возникшего в ходе реформ разнобоя в национальных уровнях инфляции началось бегство товарных ресурсов в те страны ближнего зарубежья, где цены оказались выше либо курс местной валюты занижен. Это заставило правительства установить жесткий контроль над экспортом. А глубокий спад производства и угроза потери целых отраслей национальной экономики вынудили их ввести импортные ограничения. Несмотря на соглашения о свободной торговле, проходило обособление рынков.

    На пути в Европу оказались в Африке
    Одновременно шло размывание единого рублевого пространства. Независимые национальные банки стран СНГ стали эмитировать безналичные (кредитные) деньги и расплачиваться ими как с собственными гражданами, так и с партнерами из ближнего зарубежья. Это наводняло экономику всех стран СНГ, в особенности России, обесценивавшейся денежной массой, подхлестывая и без того высокую инфляцию.
    Многомиллиардные "технические кредиты", которые выдавала Россия для закупки ее стратегического сырья странами СНГ, на поверку оказались безвозвратными субсидиями. Взаимный кредит перестал практиковаться. Россия, а вслед за ней другие страны Содружества ввели собственную валюту. После крушения "рублевой зоны" трудности во взаимных расчетах нарастают. Ни одна из новоиспеченных валют не обладает внешней конвертируемостью. Разрушенным оказалось все денежно-кредитное пространство СНГ.
    Таким образом, от изначальных заделов интеграции довольно быстро остались одни воспоминания. Исключение составила транспортная инфраструктура, которая не поддается быстрому распаду в силу специфики. Это, конечно, важно для поддержания хозяйственных связей внутри СНГ, особенно в плане перевозок крупногабаритных грузов – угля, нефти, газа, металлов и других базовых ресурсов. Но для интеграции на рыночной основе нужны не столько материально-технические предпосылки, сколько социально-экономические условия. Прежде всего упомянутая выше конвергенция хозяйственных структур.
    Таким образом, в 1992 – 1996 годы в СНГ вектором движения экономики была дезинтеграция. В довершение бед во многих странах СНГ произошла деградация структуры производства и экспорта. Упала доля обрабатывающей промышленности, особенно высокотехнологичных ее отраслей, и выросла доля добывающей промышленности и сельского хозяйства. Как видно из табл. 1, удельный вес сельского хозяйства в странах Содружества многократно превысил этот показатель в промышленно развитых странах, а в Армении и Грузии он в 1994 году оказался даже в два с лишним раза выше среднеафриканского. Доля обрабатывающей промышленности во всех странах СНГ, кроме Белоруссии, опустилась ниже ее среднего уровня в развивающихся регионах мира. Их национальные хозяйства становятся менее взаимодополняющими и более конкурирующими друг с другом.
    Сокращаются возможности для воссоздания прежнего взаимовыгодного разделения труда между ними, ослабевает их взаимное экономическое притяжение, начинают заедать протекционистские тенденции. Именно по причине ущербности сырьевых экономик созданные в 60-е – 70-е годы в развивающихся регионах мира многочисленные "зоны свободной торговли", "таможенные союзы" и "общие рынки" распались или прозябают. Тогда как в группировках промышленно развитых стран (ЕС, НАФТА) степень торгово-экономической интегрированности весьма высока и продолжает повышаться (табл. 2).

    "Новые бедные" в СНГ
    Конечно, нынешняя структурная деградация экономик стран СНГ – явление новое и, надеемся, временное. Но ведь в докризисном 1990 году отраслевая структура центральноазиатских и закавказских республик (кроме Армении) была гораздо ближе к развивающимся, нежели к развитым странам рыночной экономики. Обусловленная этим объективная неготовность большинства стран СНГ для реального интегрирования на рыночной основе очевидна.
    Кроме того, после распада СССР, где десятилетиями проводилась политика перераспределения национального дохода для "выравнивания" уровней экономического и социального развития республик, произошло резкое расслоение. Валовой внутренний продукт на душу населения в бывших республиках СССР теперь различается кратными величинами, а не процентами, как в советский период (табл. 3). Для сравнения: внутри ЕС разрыв между наивысшим (Германия) и самым низким уровнем этого показателя (Греция) в 1995 году составил 1,9 раза.
    Темпы и направленность реформирования экономик стран СНГ тоже сильно разнятся. Состояние кредитно-финансовой инфраструктуры, темпы инфляции, прочность национальных валют – везде больше различия, чем сходства. В таких условиях о конструктивной интеграции на макроэкономическом уровне, на мой взгляд, говорить преждевременно. Она невозможна объективно. Это подтверждается самой жизнью: за четыре с половиной года руководители самого и не самого высокого уровня государств СНГ приняли свыше 600 многосторонних документов, касающихся развития, углубления и ускорения интеграции, а воз и ныне там.

    С места в карьер?
    У российского правительства, как и у лидеров Белоруссии, Казахстана и некоторых других государств СНГ, настаивающих на форсировании интеграции постсоветского пространства, есть для этого свои геополитические, экономические и внутриполитические резоны. В частности, неспособность самостоятельно справиться с экономическими трудностями, вставшими перед некоторыми молодыми государствами, впервые обретшими самостоятельность. Не следует забывать и о военно-стратегических аспектах этой проблемы, резко обострившихся с распадом единого оперативного пространства СССР, где была целостная система противовоздушной обороны, базирования военно-морского флота и т. п. Все это достаточно серьезные проблемы, требующие безотлагательного решения. Но надо ли искать его на путях ускоренного интегрирования национальных экономик?
    По веским причинам, рассмотренным выше, форсированная интеграция экономик может повлечь тяжелый срыв. Парадокс в том, что "Евразийский Маастрихт" является чаянием народов, его жаждет экономика и взыскивает деловой мир СНГ, но попытка "темпового" прорыва погубит предпосылки реинтеграции, которые еще не утрачены.
    Убедившись в бесплодности попыток идти к интеграции единым строем в составе всех 12 стран СНГ, поборники форсированного их объединения перешли к тактике многоступенчатого процесса: быстро сращиваются национальные хозяйства России и Белоруссии, другие "добровольцы" входят с ними в Таможенный союз, а остальные – пока в зону свободной торговли. Ставка делается на то, что успех российско-белорусского альянса поможет другим странам побороть сомнения и преодолеть существующие пока объективные трудности. Почти как в Западной Европе, где все тоже начиналось с ядра ЕС в составе шести стран, к которым постепенно, распознавая выгоды, примыкали другие, пока в ЕС не стало уже 15 государств – почти весь субконтинент.
    В принципе такой подход реалистичнее первоначального. По многим структурным параметрам Россия и Белоруссия ближе друг к другу, чем остальные страны СНГ. Не говоря уже об этнической близости и общности исторических судеб двух народов. Эти страны – наиболее вероятные участницы будущего интеграционного процесса. Но может ли он начаться с места в карьер уже сегодня и через полтора года привести к синхронизации этапов, глубины и сроков экономических реформ в этих странах? И даже к унификации их денежных, кредитных и бюджетных систем, как записано в Договоре от 2 апреля 1996 года? Судите сами: в прошлом году удельный вес негосударственного сектора в производстве валового продукта России достиг 65 %, а в Белоруссии – не превышал 15 %. В первой из них государство уже почти не инвестирует в экономику, а во второй, напротив, почти не видно частных инвестиций. В сущности, это качественно разные экономические организмы.

    Импортный тариф – яблоко раздора?
    Не все гладко и с Таможенным союзом России, Белоруссии, Казахстана и Киргизии, к которому намерены присоединиться Таджикистан и Узбекистан. Он предусматривает создание уже в 1996 году единой таможенной территории и единого по высоте импортного тарифного барьера в торговле со странами дальнего зарубежья. Поскольку конкурентоспособность российских готовых изделий, как правило, выше, чем аналогичных казахских, киргизских или узбекских, возникает проблема: какой должна быть высота этого единого тарифа? Если пошлина за ввоз будет высока, она выгодна менее развитым членам союза. Российская же промышленность окажется сверхзащищенной и сможет без труда "завоевывать" рынки остальных стран-участниц союза. Но при этом внутренние цены на такие изделия возрастут, понижая жизненный уровень россиян. Единая таможенная территория стран СНГ превратится в такое же застойное болото с низкокачественными товарами, каким был приснопамятный рынок СЭВ.
    Если же возобладают долгосрочные геоэкономические интересы России (в частности, сопряженные с ее вступлением во Всемирную торговую организацию) и единые тарифы окажутся ниже нынешних казахских, узбекских и т. д., то это будет угрожать разорением некоторых отраслей обрабатывающей промышленности азиатских членов Таможенного союза. И платить за это в порядке компенсации, как это приходится делать в ЕС Германии и Франции, придется прежде всего России. Памятуя мудрую народную пословицу, что "всякий стучит в стенку своего закрома", не будем слишком обольщаться, что этот порог легко переступить. Не забудем, что в России средний объем ВВП на душу населения в 4,5 раза ниже, чем в Германии или Франции, а ее внешний долг составляет на сегодня 120,4 млрд. долл. В конечном счете спешка с формированием Таможенного союза чревата для России увеличением в ближайшие годы финансового бремени и, соответственно, замедлением выхода из структурного кризиса.

    Быстрая река тихой не догонит
    Есть немало и других, более частных аргументов против форсирования Таможенного союза. В нынешних условиях доступ товаров и услуг стран СНГ на рынки друг друга гораздо легче и рациональнее обеспечить с помощью зоны свободной торговли, которая позволяет каждой стране-участнице сохранять в своих руках внешнеэкономическую политику в отношении всех остальных (не входящих в эту зону) партнеров и не влечет за собой необходимости оказывать поддержку менее конкурентоспособным торговым партнерам.
    Таким образом, время для реального макроэкономического интегрирования стран СНГ, в том числе России и Белоруссии, пока не настало. В стремлении "догнать" Западную Европу в построении единого рыночного пространства усилием политической воли и усердием бюрократии безвластных исполнительных органов СНГ можно натворить много опрометчивого и непоправимого.
    Сегодня имеет смысл заниматься, главным образом, расчисткой стройплощадки под будущее здание интеграции стран СНГ и "нулевым циклом" этого строительства. Речь идет о создании правовых и экономических условий для поощрения торговых, производственных и научно-технических связей между предприятиями и банками стран СНГ, т. е. для интеграции на микроэкономическом уровне. Перспективно создание транснациональных финансово-промышленных групп (ФПГ) с участием предприятий и банков из разных стран Содружества. К весне 1996 года уже насчитывалось около 30 таких ФПГ, нацеленных на восстановление разорванных производственно-кооперационных связей. В рамках ФПГ или иными путями около 800 крупных машиностроительных предприятий СНГ сумели сохранить кооперационные связи и свои традиционные рынки сбыта внутри Содружества. Наиболее активно такие связи действуют между машиностроителями России, Белоруссии, Казахстана и Таджикистана. Подобный процесс идет и в металлургии: в 1995 г., например, были созданы две крупные российско-казахстанские ФПГ, объединившие мощности Соколово-Сарбайского, Магнитогорского, Карагандинского, Донского, Челябинского и некоторых других комбинатов.
    Именно такого рода "горизонтальные" экономические связи закладывают глубокий и прочный фундамент под будущее здание общего рынка, названного Н. Назарбаевым "Евразийским Маастрихтом".