Василий Михеев
Заместитель директора Института Дальнего Востока РАН, член-корреспондент РАН

В

России, как и во многих других странах, бытует мнение об опасности китайской экспансии, демографической угрозе и экономическом вызове, который КНР бросает миру как экспортер дешевой продукции. Между тем реальная проблема видится в ином.
    Опираясь на внешние факторы роста, Китай активно интегрируется в мировую экономику, приблизившись к тому уровню взаимозависимости, когда требуется совпадение не только хозяйственных интересов, но и идейно-политических ценностей. Идя путем рыночных реформ и экономической глобализации, в этом он уже стал для Запада своим, или почти своим, но остается чужим в политике. Это противоречие Китай старается преодолеть внутриполитической либерализацией, отвечающей, кроме прочего, объективным интересам экономических реформ. Но поскольку либерализация не выходит за рамки монополии КПК на власть, возрастает значение нового позиционирования страны на мировой арене не как силы, сдерживающей Запад, а как его потенциального партнера в обеспечении глобальной и региональной стабильности и отражении новых угроз безопасности.
    Новый курс КНР, подкрепленный экономической мощью, заставляет ведущие мировые державы, в том числе Россию, искать новые концепции сотрудничества с Китаем.
    Либерализация экономики
    Китай стал заметным игроком глобальной и ключевым (после Японии) игроком региональной восточно-азиатской экономики. На его долю приходится около 3,5 % мирового ВВП и 4,5 % мирового экспорта. Доля Китая в мировом потреблении нефти составляет около 7 %, стали – 25 %, первичного алюминия – 18 %, минеральных удобрений – 25 %, деловой древесины – 7 %, бумаги и картона – 14 %. Доля КНР в ВВП Восточной Азии — около 20 %, а в ее экспорте – около 25 %.
    В последний год Китай активизировал экспансию на мировые фондовые рынки. Наращивая первичные размещения акций на биржевых площадках Гонконга и Нью-Йорка, он компенсирует сохраняющуюся и лишь постепенно либерализируемую закрытость внутреннего фондового рынка. В 2003 году китайские компании, в основном те, что специализируются в финансовых услугах, электронике, автомобилестроении, разместили акции на бирже в Гонконге на 7,5 млрд долл., что составило 85 % всех первичных размещений на ней. При этом ажиотажный спрос на китайские акции в сотни раз превысил предложение. Массовый их выход на международные рынки сопровождается ростом фондовых индексов, оказывая влияние и на состояние мировой конъюнктуры, и на валютные курсы. В 2004 году на долю Китая придется более 25 % всех первичных размещений акций азиатских компаний (за исключением Японии и Австралии).
    Глобализация китайской экономики позволила стране справиться с двумя главными вызовами 2003 года – мировым экономическим спадом и эпидемией атипичной пневмонии. Валовый внутренний продукт вырос за год на 9,1 % — до 1,4 трлн долл., или 1090 долл./чел. Главными факторами экономического роста стали экспорт, увеличившийся на 32 % и обеспечивший около 40 % прироста ВВП, и внутренние капиталовложения, возросшие почти на 27 % и давшие около 50 % прибавки ВВП. Более 50 % экспорта приходится на предприятия с участием иностранного капитала. Прямые зарубежные капиталовложения в китайскую экономику составили 58 млрд долл., увеличившись примерно на 15 % по сравнению с 2002 годом. Золотовалютные резервы возросли за год более чем на 40 % — до 400 млрд долл.
    Имея более чем 700-миллионное бедное крестьянство с доходом меньше 1 долл. в день на человека и традиционные потребительские склонности населения к накоплению (прирост розничной торговли составил в 2003 году 9,1 % и не внес ощутимого вклада в ускорение экономической динамики), Китай продолжает делать ставку на внешние факторы роста. Пришедшее к власти в 2003 году новое руководство КНР активизировало участие страны в глобальных и региональных экономических структурах — ВТО, АТЭС, финансовый диалог с «большой семеркой» («восьмерка» без России), интеграционные инициативы в региональных форматах — СВА–3, «АСЕАН плюс Китай», «АСЕАН плюс три», Шанхайская организация сотрудничества (ШОС).
    В структурном плане прирост ВВП обеспечивается в основном за счет увеличения промышленного производства, вклад которого в темпы роста экономики КНР составляет более 70 %.
    В курсовой политике Китай придерживается линии на привязку юаня к американскому доллару (1 долл. = 8,2767 юаня). В условиях падения курса этой валюты по отношению к евро и йене такая привязка не только позволила сохранить высокие темпы роста китайского экспорта в США, но и значительно увеличить продажи в ЕС и Японию. Но возможности продолжения подобной политики начинают исчерпываться. В 2003 году Китай ощутил жесточайшее давление Вашингтона, обвинившего Пекин в занижении курса юаня, якобы вызывающего неоправданный дефицит в торговле США и КНР (около 60 млрд. долл. в 2003 г.). Похоже, Китай начинает склоняться к постепенной либерализации курсовой политики — введению «валютного коридора».
    КНР продолжает проводить активную фискальную и монетарную политику. Увеличение государственных расходов на программы освоения своего северо-запада и северо-востока в сочетании с обязательствами перед ВТО по снижению импортных тарифов и реформой государственных предприятий обусловили сохранение дефицита госбюджета на уровне, превышающем 3 % ВВП. Темпы прироста денежной массы в широком ее понимании составили в 2003 году 19,6 %, на 2,8 процентных пункта выше, чем в 2002 году. Ставка рефинансирования осталась на уровне 5,6 %. Остатки вкладов на счетах юридических и физических лиц увеличились на 20,2 % и почти в 2 раза превысили объем ВВП.
    В целях повышения эффективности банковской сферы Китай приступил к активной расчистке невозвратных кредитов четырех крупнейших государственных банков, возникших вследствие фактически бесконтрольного выделения финансовых ресурсов государственными банками государственным же предприятиям, по «социалистической традиции» не заботившимся о возврате средств. В конце 2003 – начале 2004 года на цели реструктуризации и приватизации двух из четырех крупнейших государственных банков из национальных резервов выделяется 45 млрд долл. Общая сумма, необходимая для расчистки, оценивается китайскими аналитиками, ранее занижавшими этот показатель, в 100 млрд долл.
    В 2004 году китайская экономика сохранит динамичное развитие, хотя и не столь быстрыми темпами: ВВП возрастет на 7—8 %, экспорт — на 10—15 %. Вместе с тем, может негативно сказаться ряд основных угроз. Из них можно отнести к краткосрочным и среднесрочным следующие:
    — перегрев экономики из-за чрезмерных темпов роста капиталовложений и нового строительства;
    — рост товарных запасов и угроза дефляции;
    — рост дефицита электроэнергии, уже приводящего к остановке работы предприятий;
    — либерализацию фондового и валютного рынков с неясными последствиями для курса юаня;
    — реструктуризацию госпредприятий с угрозой роста безработицы;
    — приватизацию банковской сферы и выстраивание новых отношений между кредиторами и заемщиками, опять-таки с не вполне ясными последствиями;
    — ускорение вслед за активной инвестиционной политикой темпов индустриализации и урбанизации, что может привести к «огораживанию» и росту земельных споров, вообще к противодействию сельских жителей.
    Вполне вероятно проявление долгосрочных вызовов, требующих достаточно быстрой реакции. Это углубление разрыва между городом и деревней, в которой продолжает жить две трети населения, усиление социального расслоения между «новыми» богатыми и «старыми» бедными, обострение экологических проблем, сложности в обеспечении водой, перенаселенность.
    Против «обвальной» демократизации
    Бурное развитие китайской экономики, экономическая инициатива частного капитала, приватизационные планы в отношении государственных предприятий поставили перед руководством проблему собственности. Без ясности в механизмах ее защиты дальнейшие рыночные преобразования становятся чрезмерно рискованными.
    Сессия Всекитайского собрания народных представителей 10-го созыва внесла поправки в конституцию КНР в части защиты прав собственности – в четвертый раз за полтора десятилетия. При пересмотре основного закона в 1988 году речь шла о том, что негосударственный сектор экономики является «дополнением» к государственному. В 1993-м закреплено понятие «социалистическая рыночная экономика». Негосударственный сектор стал в 1999-м «важной составной частью социалистической рыночной экономики». А в 2004 году речь уже идет о «неприкосновенности» «законно нажитой» частной собственности.
    Значение конституционных изменений можно понять в контексте стратегической трансформации КНР на основе маркетизации экономики и ее включения в мировые рынки. Суть главного противоречия китайского общества состоит в том, что авторитарная политика и ортодоксальная идеология отстают от экономических преобразований. Разрешается противоречие отделением экономики от политики. Но национальный капитал растет, новому классу теперь нужны защита прав собственника и механизмы выражения его политических интересов. Идеология и правовая система, в том числе ее основа – конституция, не обеспечивают таких потребностей. Причем вопрос о защите прав более актуален, чем о механизмах выражения интересов: последние только формируются.
    Защита прав собственника соответствует и интересам руководства КПК, поскольку способствует экономическому росту и тем самым де-факто легитимирует в глазах населения власть компартии. Поэтому на защиту капитала встает главное звено авторитарной системы, точнее, наиболее прогрессивная часть КПК, при внутреннем сопротивлении сторонников более консервативных взглядов, хотя сегодня в партии, за исключением маловлиятельного крыла левых, по-прежнему приверженных ценностям «казарменного коммунизма», нет сил, выступающих против рыночных реформ и интеграционного взаимодействия с миром. Суть внутрипартийной борьбы — в столкновении интересов различных партийных кланов, группирующихся вокруг ведущих политических фигур, прежде всего, Ху Цзиньтао и Цзян Цзэмина, и отстаивающих финансовые интересы близких к ним представителей национального капитала. Дети высших китайских руководителей, и нынешних, и ушедших в отставку, тесно связаны с бизнесом в таких отраслях, как электроника, телекоммуникации, транспорт, энергетика, банковское дело.
    Краеугольным камнем стратегии экономического развития является приватизация убыточных госпредприятий и реструктуризация государственного финансово-банковского сектора. При этом национальный капитал, несмотря на быстрый рост, еще не в состоянии «освоить» все государственные активы. Следовательно, есть объективная потребность в участии иностранных инвесторов в приватизационных проектах. Однако китайское законодательство по процедурам банкротств и перехода прав собственности в частные руки не отвечает современным требованиям. Для его рациональной модернизации жизненно необходимы изменения в конституции. Ориентация на юридическую поддержку частного капитала обусловлена и обязательствами страны перед ВТО.
    При этом меры по защите прав частного капитала в их политико-правовом озвучивании не выходят за рамки коммунистической фразеологии. В Китае говорят не о частном, а о «негосударственном» капитале. Вброшен ключевой тезис о том, что «акционерная собственность является главным компонентом общественной собственности». Хотя сутью происходящих в Китае структурных преобразований государственной собственности следует считать приватизацию, этот термин остается под запретом. Как в СССР во времена «перестройки» употреблялось трудно выговариваемое «разгосударствление», в КНР используются эвфемизмы — акционирование, передача в управление народу.
    Правовое закрепление разных форм собственности создает основу для будущих демократических преобразований. Новое китайское руководство, похоже, уже приняло решение о политической реформе. При этом вновь делается ссылка на авторитет Дэн Сяопина, продолжающего и после смерти играть роль арбитра «последней инстанции» – в интересах практически всего высшего руководства Китая. Реанимируется тезис Дэна, который он снял после событий 1989 года, что «без политической реформы невозможно развивать реформу экономическую».
    Китайское руководство начинает смотреть на политическую реформу как на второй, наряду с высокими темпами экономического роста, фактор поддержания внутренней стабильности. Акцент вновь делается на постепенность. При этом важно учесть, что процесс преобразований здесь отличается от классических представлений о демократизации авторитарных режимов. Главная цель политической реформы в трактовке КПК — не защита прав человека, не обеспечение конкурентной процедуры выборов. Компартия пока не считает приемлемым для страны сам принцип «разделения властей» и продолжает защищать свою «руководящую роль».
    Другое дело, что аргументы КПК против «обвальной» демократизации заслуживают внимательного отношения. Первый из них: демократический выбор есть не только право, но и ответственность избирателя. В стране, где более двух третей населения — полуграмотные крестьяне, принцип ответственного выбора трудно реализуем. Второй аргумент: демократизации должно предшествовать создание эффективно работающего законодательства. И это понятно: без него сами процедуры могут стать жертвой коррупции.
    Задуманная КПК политическая реформа развивается сегодня по следующим направлениям:
    — демократизация внутрипартийной жизни, развитие внутрипартийной, но не всенародной демократии;
    — реформа конституции в поддержку плюрализма форм собственности;
    — укрепление власти закона и создание для всех «справедливых» условий «старта» в экономике;
    — реформа государственного аппарата, предполагающая сокращение его функций и оптимизацию структуры;
    — развитие системы самоуправления в деревне. У этого шага есть экономическая мотивация, связанная с проводимой реформой системы сбора и использования местных налогов, которые нередко присваиваются местной бюрократией.
    Свой чужой партнер
    Еще лет десять назад можно было говорить о непреодолимом препятствии региональной интеграции в Восточной Азии в лице враждебного демократии Китая. Времена изменились. Сегодня страна жизненно заинтересована в развитии восточно-азиатской интеграции. В то же время быстрые маркетизация и глобализация экономики Китая «ушли в отрыв» от его демократических реформ и старого имиджа страны. Отсюда и до сих пор распространяемые в мировых, в том числе российских, политических сообществах концепции «сдерживания Китая», «союза США и России» ради этого, «предотвращения демографической и политической экспансии на сопредельные территории» и т.п.
    То, что Китай воспринимается мировой рыночной демократией как экономически свой, но политически чужой, обусловливает сохранение наследия «холодной войны» — военно-политического дисбаланса сил в Восточной Азии. В его основе военно-политические договоры США с Японией и Южной Кореей.
    Можно предположить, что пока этот дисбаланс существует, на пути реальной интеграции в Восточной Азии с участием Китая будут оставаться непреодолимые препятствия. При этом попытка выравнивания путем создания альтернативных региональных военно-политических союзов с участием Китая была бы контрпродуктивной. Не только потому, что она маловероятна, но, в первую очередь, по той причине, что это означало бы возврат к конфронтационной логике «холодной войны», экономически невыгодной Китаю в условиях глобализации. Ведя поиск рационального пути преодоления «эффекта чужого», без форсирования демократических преобразований, Пекин осуществляет следующие внешнеполитические новации.
    Первое — выстраивание Китаем новой линии в отношениях с США, которые рассматриваются в качестве главного партнера на мировой арене. Слова Ху Цзиньтао на встрече с З. Бжезинским в январе 2004 года, что «важность китайско-американских отношений растет, сфера сотрудничества расширяется», а стороны должны «усиливать контакты, укреплять взаимопонимание, расширять общее мнение (курсив мой. — В.М.), углублять сотрудничество», учитывая традиции китайской партийно-политической культуры, говорят о многом. На практике это означает следующее.
    Китай настороженно отнесся к объявленной США после 11 сентября войне против терроризма, заявив, что будет «вести ее на своей территории». Позже Пекин изменил позицию, пойдя на интенсивное сотрудничество с Вашингтоном по линии спецслужб, обмена информацией о террористических организациях и совместных действий по таким угрозам, как транспортировка наркотиков, торговля людьми, пиратство. Хотя Китай и выступил против американской военной акции в Ираке, но гораздо более сдержано, чем Франция, Германия и Россия. На саммите АТЭС в Бангкоке (октябрь 2003 г.) Пекин, преодолевая сопротивление ряда стран АСЕАН, не согласных с американской линией на превращение борьбы с терроризмом в главную тему повестки дня, поддержал позицию Вашингтона, заявив, что «безопасность и экономика развиваются рука об руку». Китай, наконец, готов присоединиться и к инициированным США мерам по нераспространению ОМУ, если удастся найти правовую базу для его участия. Теоретической основой современных подходов к США является новый тезис китайского руководства о «глобализации проблем безопасности», требующей многосторонних ответных усилий. Если говорить о «компенсациях» Китаю со стороны США, то надо, наверное, упомянуть включение двух восточно-туркестанских организаций, представляющих собой экстремистские и сепаратистские угрозы Китаю, в список террористических, со всеми вытекающими последствиями, а также жесткую позицию Вашингтона по Тайваню в момент обострения китайско-тайваньских отношений в конце 2003 — начале 2004 года.
    Пекин акцентирует свои успехи и новые амбициозные программы освоения космоса и технического переоснащения вооруженных сил, давая понять Вашингтону, что заслуживает если и не такого, как к России, то все же повышенного внимания США к своим возможностям в поддержании стратегической стабильности. На вовлечение США в военно-стратегический диалог направлены инициативы КНР о создании диалогового формата Китай — НАТО по проблемам стратегической стабильности, новым угрозам ей и ситуации в Центральной Азии, а также идея о превращении шестисторонней встречи по Корее в постоянно действующий диалоговый формат по вопросам безопасности Восточной Азии. КНР ищет возможности военно-политического взаимодействия и военно-технического сотрудничества с НАТО и США. При этом Пекин понимает, что создание каких-либо многосторонних структур в Восточной Азии – даже не вместо договоров о военном сотрудничестве между США и Японией, США и Южной Кореей, а параллельно с ними — невозможно без участия Соединенных Штатов, и не ставит таких целей.
    Китай стремится к углублению экономического взаимодействия с США. Он старается не разжигать торговые споры. Например, на давление США по поводу курса юаня Пекин отвечает расширением закупок американской продукции, в том числе и в такой чувствительной для Штатов сфере, как самолетостроение — на фоне усиливающихся позиций Европы на мировом рынке авиатехники.
    Второе — выстраивание, начиная с 2003 года, политического и финансового диалога с «большой восьмеркой». Ху Цзиньтао в качестве специального гостя участвовал во встрече в Эвиане, а министр финансов КНР и председатель центробанка имели неформальные контакты со своими коллегами в Дохе. Пока стороны присматриваются и изучают возможности друг друга, однако это похоже, скорее, на начало диалога «Китай — «восьмерка»/«семерка», чем на неудачный «пробный шар».
    Третье — активизация роли Китая в региональных политических форумах. Пекин различает те из них, в которых он может играть все более активную роль, как форум АСЕАН по проблемам безопасности (АРФ) и форум «Азия – Европа» (АСЕМ), особенно те, где он может быть главным или вторым по значимости после очевидного лидера. К последним относятся ШОС, в работе которого Китай является фактическим «локомотивом», в том числе и символически – штаб-квартира организации расположена в столице КНР, а также шестисторонняя встреча по Корее, также проходящая в Пекине и, более того, вряд ли возможная без его постоянного давления на Пхеньян. При этом, следуя традиционной тактике «осторожности и постепенности», Китай пока не заявляет о стремлении к лидерству, оставляя ведущие позиции в первом случае Москве, во втором — Вашингтону.
    Четвертое — активизация регионального экономического сотрудничества, во-первых, в двусторонних форматах с США, Японией и Южной Кореей. Во-вторых, — в рамках трехстороннего сотрудничества в СВА с Японией и Южной Кореей. Здесь, в отличие от военно-политической сферы, Китай видит возможность выстраивания интеграционных схем и без участия США. В-третьих, — в форматах «АСЕАН плюс Китай» и «АСЕАН плюс три».
    И в этом, как в ответе на вызов Китаю, содержится уже вызов Китая мировому сообществу. Запад, сталкиваясь с новой реальностью растущей и глобализирующейся страны, вынужден менять стратегию отношений с Пекином. Речь уже идет не о «вовлечении» Китая, а о реагировании на его возрастающую экономическую и политическую роль. Стратегический вызов мировой экономике со стороны КНР состоит в том, что по мере экономического роста страны и постепенного улучшения благосостояния крестьянства, Китай будет выступать не столько «мировой фабрикой», как об этом часто говорят, сколько глобальной «черной дырой» платежеспособного спроса, затягивающей мировое производство, в том числе с опасностью экономических перегревов и экологических проблем. В мировой политике Китай становится силой, все настоятельнее требующей учета своих региональных и глобальных интересов, однако, при этом остающейся пока еще «чужой» западным демократиям, что затрудняет формирование соответствующих международных режимов и механизмов.
    У Запада есть два варианта ответа на китайские вызовы. Первый — сдерживать Китай, играя и усиливая роль того, что Китай остается «чужим» в политике. Однако со временем политику сдерживания будет проводить труднее: экономически «свой» Китай превращается во все более важный двигатель мирового и регионального развития, а его роль в отражении новых угроз, в корейском урегулировании, а также в решении других региональных проблем, усиливается. Второй вариант — выстраивать новые отношения с Китаем как с равноправным военно-политическим партнером, несмотря на восприятие его как политически «чужого».
    Движение по второму варианту, как представляется, было бы в интересах обеих сторон диалога. Его преимущества в том, что, во-первых, Пекин получит дополнительный импульс к продолжению политических реформ, мотивируя их не только рыночной необходимостью, но и внешнеполитической целесообразностью — потребностью скорректировать восприятие Западом Китая как политически «чужого». Хотя, конечно, преждевременно говорить о том, что одного внешнего воздействия будет достаточно, чтобы перейти «политический Рубикон» — отказаться от монополии КПК на власть. А, во-вторых, Запад получит возможность извлекать реальные выгоды не только от экономического сотрудничества, но и от внешнеполитического взаимодействия с Китаем, оставляя в стороне, насколько это возможно, ценностные и идеологические расхождения.
    Раз вариант выстраивания новых отношений выгоден и Китаю, и Западу, то резонно предположить, что именно с этим мы и столкнемся в практической политике.
    Вывод для России
    Происходящее в Китае и с Китаем имеет непосредственное значение для российских отношений с этой страной. Несмотря на официальные заявления обеих сторон о прекрасном состоянии нашего «стратегического партнерства», между ними не просто существует, но накапливается немало проблем. Россия и Китай научились решать проблемы, доставшиеся от прошлого, а вот с проблемами из настоящего и обращенными в будущее не все обстоит хорошо. Не вдаваясь в детали, требующие отдельного рассмотрения, обратим внимание лишь на комментарий официального представителя российского МИД по итогам январской встречи министров иностранных дел двух стран. О многом, учитывая китайскую дипломатическую традицию, говорят задачи, поставленные сторонами на 2004 год. На первом месте: «расширять взаимное доверие», далее: «развивать экономическое сотрудничество» и «создавать социальную базу отношений» и в конце: «расширять взаимодействие в международных делах».
    Недостаток взаимного доверия, о котором подспудно свидетельствует подобное целеполагание, и скромное место задачи международного взаимодействия свидетельствуют о том, что отношения России с Китаем строятся еще по-старому. Делая акцент на двусторонних связях, формально подходя к многостороннему взаимодействию с участием России и Китая и ограничивая его традиционными (хотя и приемлемыми для России) китайскими подходами к роли ООН, идее многополярности и т.п., Москва не учитывает нового качества китайской экономики, политики и внешнеполитической активности, не использует пока тот потенциал взаимного сотрудничества, который связан со стремлением (и нарастающими для его обеспечения возможностями) Китая быть не только хорошим партнером-соседом, но и играть свою роль в глобальных и региональных раскладах.
    А между тем по мере экономического развития Китая и изменения его глобальной роли накапливаются аргументы в пользу того, чтобы воспринимать страну и строить политику по отношению к Пекину – нет, пока еще не на уровне США и Евросоюза, но на таком, который идет сразу за уровнем Вашингтона и Брюсселя.