Сергей Бунин (Токио)

    Изгнание символа японской денежной мощи – банка "Дайва" – с американского рынка, минусовой баланс у большинства финансовых институтов страны, банкротства и ликвидации крупных банков, махинации подчиненных на уровне завотделений, небывалое ранее сокращение штатов, понижение окладов и, наконец, правительственное решение о выделении бюджетных средств для спасения частных (!) кредитных компаний – таков никому и не снившийся ранее послужной список банковской индустрии Японии по итогам прошедшего года. Единственной мажорной новостью с вступлением страны 1 апреля в новый финансовый год стало слияние двух наиболее здравствующих и относительно процветающих национальных банков. Оно привело к рождению гиганта отрасли – "Токио Мицубиси Гинко" с объемом авуаров в 509 млрд. долл. Таких денег нет ни у одного банка в мире.

    "Токио" – "Мицубиси": брак по расчету
    Если брать чисто количественный аспект, то новый банк просто потеснил с первого места другого соотечественника – банк "Санва", долгое время гордившегося рекордной суммой депозитов – 400 млрд. долл., что, однако, не спасло и его от регистрации минусового баланса по итогам года. "Токио Мицубиси" не только удалось избежать постигших большинство отечественных конкурентов убытков. Банк реально рассчитывает померяться силами на мировой арене с могущественными американскими аналогами, унаследовав 84 зарубежных филиала, 369 отделений у себя в стране и предлагая клиентам полный спектр всевозможных услуг и операций, включая трастовые, выпуск банковских облигаций и торговлю ценными бумагами. На подобное не покушается ни один другой японский конкурент.
    Договоренность "Мицубиси", обслужившего одноименную обширнейшую промышленную и коммерческую империю, и "Токио", авторитета номер один на операциях с иностранной валютой, соединить свои усилия и ресурсы воедино здесь однозначно расценили как пролог к наступлению новой эпохи, появлению сильнейшего конкурента мирового уровня, утверждает рупор деловых кругов газета "Нихон кэйдзай симбун". Можно ожидать долгожданные и давно напрашивающиеся структурные перемены в оказавшейся хронически больной финансовой индустрии страны, в последние годы запятнавшей себя беспрецедентными за всю послевоенную историю просчетами.
    Да, времена, в один голос вторят знатоки, когда японские банки могли себе многое позволить, не оглядываясь на последствия, безвозвратно ушли. Чтобы вылезти из финансовой ямы, в которую они сами себя загнали – не без помощи и "отеческого руководства" со стороны родного шефствующего министерства, потребуется лет 15, не меньше. И дело не только в "плохих", "невозвратных" кредитах, раздававшихся в период экономики "мыльного пузыря" направо и налево. Их в конечном счете можно списать, что и было, наконец, недавно сделано – после трехлетних раздумий в попытках утаить или приуменьшить истинный размер потерь. Вместе с крахом курса акций выяснилось, что короли-то – хотя и не совсем "голые" – просто неконкурентоспособны. Таков единодушный вердикт ведущих авторитетов международного монетарного рынка.
    Практически за все время своего существования японские банки по традиции не гнались за прибылями, работая по принципу "не в минусе – и хорошо". Ценилась не норма прибыли, международно общепринятый показатель эффективности банков как частных предпринимательских структур, а размер устойчивой доли на рынке, ради чего банки пускались во все тяжкие. Такая стратегия обеспечивала соответствующий международный рейтинг по объемам денежных операций, ценившийся в местных деловых кругах превыше всего. При этом почему-то мало кто обращал серьезное внимание на один из основных критериев, необходимых для операций в мировых масштабах, – соотношение объявленного капитала с наличностью. У большинства японских банков он лишь еле-еле превышает необходимый минимум в 8 % – уровень, установленный швейцарским банком по международному регулированию. Центральные банки всего мира следят за этим показателем зорко.
    В результате, по оценке Питера Дракера, признанного американского авторитета в области менеджмента, даже ведущие частные банки Японии всегда на две-три головы уступали средним европейским в плане конкурентной мощи, способности к выживанию. А сравнивать японские с банками США, по его мнению, даже неприлично: они вообще не конкурентны ни с точки зрения прибыльности, ни в плане способности разрабатывать новые финансовые ценности.
    Что же породило подобных колоссов на глиняных ногах? Специалисты единодушны: отсутствие конкуренции на внутреннем рынке.

    Иена за бамбуковым занавесом
    – Долгое время японские банки и их шефы-регуляторы вели себя так, как будто на свете не существует никаких рыночных факторов, – считает известный аналитик финансовых рынков Алисия Огава, исполнительный директор аналитической группы "Саломон Бразерс Лимитэд", – стоит ли удивляться той немыслимой всего несколько лет назад обстановке, которая сложилась в финансовой системе страны? Рыночные силы сегодня просто мстят за их полное игнорирование. Недоверие к японским банкам, наплевавшим на универсальные стандарты банковского дела, еще долго сохранится, а значит будет продолжать сохраняться так называемая "японская премия" – добавочная процентная ставка на кредиты, за которыми обращаются к зарубежным партнерам японские банки.
    Факты подтверждают неутешительный прогноз. 16 из 21 ведущего банка Японии заявили о потерях только в минувшем году на общую сумму 15 млрд. долл., сведя годовой баланс с минусом. А в целом же задолженность финансовых институтов страны, по некоторым весьма осторожным и вслух непроизносимым оценкам, приблизилась к триллиону!
    Козлом отпущения за создание позорящей Японию на весь мир ситуации, судя по всему, придется выступить министерству финансов, протекционистская политика которого, направленная на то, чтобы даже самые дефицитные и убыточные институты не прогорали до конца, не претерпела сколько-нибудь значительных изменений за прошедшие полвека. Резкое ограничение прерогатив минфина, пересмотр закона о центральном банке и, в целом, коренная реформа финансовой системы оказались вслед за отмеченными выше пагубными событиями в центре внимания японских политиков.
    Японский протекционизм, призванный сделать отстававшуюся три столетия закрытой страну защищенной перед лицом мощного внешнего индустриального мира, заявил о себе еще в эпоху "Мэйдзи" – в конце XIX века. Не умер он и в послевоенный период восстановления японской экономики, проявившись в жестких методах государственного регулирования – одного из фундаментальных слагаемых "японского чуда" или "социализма на восточный лад". Главным рычагом в этой системе выступил мощный и всеподчинивший себе под бессменным руководством правящей партии либерал-демократов бюрократический аппарат во главе с министерством финансов, вобравшим в себя "цвет" национального интеллекта – то что вскоре стали называть японским государственным истэблишментом.
    До тех пор, пока экономика шла в гору, никто и не пытался ставить под сомнение оправданность чрезмерных регуляций – все оставались при, хоть и маленькой, но стабильной доле прибыли. Минфин же, сохранявший за собой право решающего голоса и подчинивший себе полностью как государственный банк Японии, так и сберегательную сеть, постепенно обрастал околочастными структурами и полублаготворительными инстанциями с малопонятными функциями, но с окладами для должностных лиц, ничуть не уступавшими частному сектору. Здесь находили и до сих пор находят кормушку и покой уходящие из министерств на пенсию чиновники (практика "ама кудари" – или "схождения с небес"). Образовалась спайка, удобная для обеих сторон и обеспечивавшая диктат над экономикой политиков и исполнителей их воли – бюрократов.
    Политика же эта во время монопольного господства ЛДП сводилась прежде всего к обеспечению стабильности в обществе – как в экономической, так и социальной сферах. В условиях двухъярусности структуры экономики – наверху крупные, вне конкуренции, промышленные и финансовые компании, а под ними безбрежное море средних и мелких предприятий, без которых в свою очередь немыслимо нормальное функционирование первых – это предполагало неустанную защиту и заботу о слабых и наименее защищенных, представляющих, кстати, большую часть избирателей на выборах.
    В итоге сложилась целая система законодательно-регулирующих мер, ограничивавших до максимума свободу действий отечественных предпринимателей, однако не дававших для пришельцев извне, заокеанских конкурентов, ни малейших шансов прорваться на японский внутренний рынок, огороженный от иноземцев "бамбуковым занавесом", за которым укрывались таинства островной финансовой империи. Действовала, таким образом, негласная круговая порука между государством и бизнесом.
    Японские частные банки, возникшие на обломках довоенных, по-семейному устроенных финансово-промышленных империй – "дзайбацу" – оказались, как и все, в плену этих ограничений, но нисколько не в убыток себе. Произошло разграничение сфер деятельности, где каждый знал свой вершок. Для гигантов бизнеса это обеспечивало постоянное разрастание вширь по мере роста экономики в целом. А середнячки, довольствуясь малым, получали взамен гарантию, что в случае экстремальных обстоятельств правительство их в беде не оставит: на помощь призовут сильнейших из верхнего яруса и заставят сброситься "на круговую".
    Таким образом не раз удерживали на плаву неудачников средней руки. Не так ли в советские времена подкармливались убыточные предприятия и колхозы – во имя той же стабильности экономики в целом и сохранения занятости, как фактора уже социального.

    Под сенью "Сакуры" банкротам не худо
    Отсюда родилась практика слияний – в основном путем поглощения более крупным и жизнеспособным банком наименее прибыльных – наиболее распространенный здесь способ решения банковских проблем. Стали ли от этого те, кто приютил у себя фактически банкротов, сильнее – типа относительно новых банков с романтическими названиями "Сакура" ("Японская вишня") или "Асахи" ("Восходящее солнце") – для посторонних наблюдателей остается вопросом. Главное же – довольны рядовые вкладчики, так же как и более крупные клиенты, потому что для них в результате ничего не изменилось – даже банковские книжки и карточки не пришлось менять. За всеми подобного рода слияниями – ни для никого не секрет – стоял японский минфин.
    Даже последняя фактическая ликвидация двух далеко не мелких региональных банков, зарегистрированных на токийской бирже – сначала "Хего" в августе прошлого года и совсем недавно банка "Тайхэй", обошлась абсолютно безболезненно для их клиентов. Всем желающим без всякой задержки выдали наличными согласно счетам. В последнем случае основное бремя погашения долгов взял на себя по настоятельной рекомендации сверху банк "Сакура". А еще три коммерческих банка – "Фудзи", "Токай" и "Сайва" – "попросили" подстраховать "Сакура" в случае нехватки ликвидности.
    Связанные жесткими регуляциями и принятой в Японии этической нормой "не высовываться", равняться на остальных, местные банки достаточно однолики. Если после согласований наверху какой-либо из ведущих коммерческих банков вводил новшество в виде новых услуг, изменения часов работы банковских автоматов, повышенных ставок, то его примеру тут же следовали остальные. Выскочек, даже без формального нарушения инструкций минфина, ждали всеобщее порицание и немилость всемогущих чиновников.
    Так получилось с одним из городских банков, глава которого в условиях затянувшегося экономического спада решил привлечь вкладчиков денежной лотереей: открываешь счет и получаешь по итогам года беспроигрышную фактически возможность выиграть аж 500 долл. Число вкладов за пару дней сразу выросло в десять раз. И что же? Ни один другой банк не последовал примеру – тише едешь, дальше будешь.

    Спекулянты недвижимостью – искусители банков
    Итак, приходится выбирать – свобода или стабильность? Вопрос нелегкий, можно сказать, извечный, поскольку стабильность в условиях рыночной экономики, к которой причисляется и экономика Японии, фактор немаловажный. Выбирать же здесь не приходилось изначально, поскольку давно был сделан выбор в пользу последннего – за счет, как выяснилось, конкурентоспособности. И эффективности финансовой системы страны в целом, как это вскрыли последствия краха политики "мыльного пузыря".
    Что спровоцировало нынешний кризис? По этому поводу вопросов ни у кого не возникает: безудержный рост цен на землю и недвижимость в конце 80-х. Творились воистину чудеса. Стоимость здания в крупных городах подскакивала всего за три дня на сто тысяч долларов. Это позволяло перекупщикам быстро окупать вложения и снова брать у банков взаймы – даже под считавшуюся высокой в то время учетную ставку в 15 %. В залог шла та же недвижимость, причем спекулятивно и по оценочной стоимости, без всякого учета реальной цены.
    Компании по торговле недвижимостью получали неограниченный кредит, банки, привыкшие работать по старинке, безо всякой конкуренции – легкий способ мгновенной наживы, причем и те, и другие буквально купались в деньгах. Банкиры уповали на то, что подобный кавардак с ценами будет продолжаться вечно, и что уж, по крайней мере, цены, даже если и достигнут потолка, останутся прежними.
    Исправно работал и печатный станок. Ослепленные денежным потоком чиновники минфина пустили все на самотек, забыв на время о регламентациях и здравых нормах ссуды, требующих выдавать кредит под реальный, а не дутый заклад.
    В результате совокупная сумма необеспеченных реально задолженностей банкам достигла фантастических размеров. Перегревшийся до предела денежный рынок не выдержал – дутый пузырь лопнул, и, начиная с 1991 года, цены на недвижимость поползли вниз. Сегодня они не достигают и пятой части пикового периода "пузырящейся экономики".
    Параллельно пошла повсеместная волна банкротств. Больше всех пострадали "дзюсэн" – получастные кредитные компании, специализировавшиеся на выдаче ссуд под строительство жилых домов и зданий и управляющиеся в основном бывшими чинами из минфина. Им безвозвратно задолжали 75 млрд. долл.
    Выяснилось, что спрашивать с должников бесполезно, а если и возможно, то лишь при условии, что цены на землю вновь подскочат до рекордной планки, как признался на специальных парламентских слушаниях по делу "дзюсэн" президент одной из таких компаний. А залатывать брешь надо – дальнейшее промедление грозило крахом для всей системы. Правительство Хасимото, возглавлявшего, к слову, в "мыльный" период минфин, принимает решение: покрыть долги семи тонущих компаний из средств бюджета на 1996 год.
    Не привыкший ставить под сомнение действия властей народ встретил шаг правительства с нескрываемым неодобрением. Ведь каждому рядовому японскому налогоплательщику это обойдется дополнительно в 50 долл. И дело даже не в деньгах, а в элементарной справедливости: те, кто брал баснословные кредиты, в большинстве своем, продолжают разъезжать на лимузинах.
    Но дело сделано, даже в кругах "Джи – Севен" – клубе министров финансов ведущиих стран Запада, не на шутку обеспокоенных неурядицами с финансами одного из могущественных членов, восприняли этот шаг с "пониманием и одобрением", забыв на время о законе свободного рынка – "выживает сильнейший". В критике токийского протекционизма не усердствуют. А расплачиваться будут рядовые японские вкладчики. В конечном счете, 50 долл. с души – скромная плата за сохранность сбережений в банках Японии.