Андрей Козицын
Генеральный директор Уральской горно-металлургической компании

-В

последние годы произошло почти двукратное повышение цен на медь. Как благоприятная рыночная конъюнктура повлияла на деятельность вашей компании?
    — Результаты выражены в цифрах основных показателей. Объективно рост цен более чем на 1000 долл./т обеспечивает существенную прибавку по всей сумме выручки от продаж. В 2003 году прибыль от продаж нашей продукции выросла на 49 %, а чистая прибыль — в 4,5 раза и превысила 2 млрд рублей. Надо уточнить: цены начали существенно меняться в ноябре, и на итоги минувшего года эта тенденция не успела сильно повлиять. Поэтому более успешным для нас стал первый квартал 2004 года.
    Конечно, «дивиденды» с конъюнктуры мы получили. Эти средства реинвестированы в дальнейшее развитие. Сегодня у компании есть серьезный инвестиционный пакет: то, что мы намерены делать и уже делаем в плане укрепления собственной сырьевой базы, реконструкции предприятий и строительства новых объектов.
    — Из чего складывается прибыль УГМК? Какие направления дают сейчас наибольший эффект?
    — Если оценивать эффективность бизнеса по видам металлов, то наибольший эффект дает, конечно, медь — в виде той продукции, которую мы сегодня продаем: 60—65 % прибыли. 10—15 % дают благородные металлы и 20—25 % — черные металлы.
    — Чем объясняется некоторое снижение производства медных катодов в сравнении с прежним максимумом?
    — Объяснение простое. Медные катоды перестали быть для нас основным видом товарной продукции. Мы их перерабатываем и получаем продукцию с высокой добавленной стоимостью: различные виды плоского и круглого проката, трубы, готовые изделия и, конечно, медную катанку. Производство медной катанки, если существующая рыночная тенденция сохранится, в 2004 году выйдет на проектную мощность — 230 тыс. т. Что касается медных катодов, их выпуск планируем на уровне 310—320 тыс. т. Но продано будет не более 30 тыс. т, в соответствии с ранее заключенными контрактами. Нынешний год — последний, когда у нас есть обязательства по поставкам катодов на экспорт. С 2005 года будем продавать медь только в виде готовой продукции. Свертывание экспорта катодной меди означает, что мы перестаем платить экспортную пошлину: вывоз катанки и других готовых продуктов таможенными пошлинами не облагается.
    — Резкое повышение цен на сталь вызвало сильную ответную реакцию со стороны отраслей-потребителей — вплоть до обращения к правительству с требованием ввести ценовое регулирование в металлургии. Как вы относитесь к такой идее? Почему, на ваш взгляд, рынок меди не проявляет подобного волнения, ведь подъем цен здесь тоже нанес ощутимый удар по интересам потребителей?
    — Рост цен связан или с дефицитом данного металла на рынке, или с быстрым развитием экономики. Вот два основных фактора, которые определяют ситуацию с ценами, но в любом случае это подразумевает превышение спроса над предложением. Если продолжить разговор о меди, то это — биржевой металл. Все торгуют, ориентируясь на котировки ЛБМ и не оглядываясь на структуру затрат производителей. Поэтому никто не протестует, не призывает административно регулировать цену – поднялась ли она до 3000 долл. или упала до 1500 долл., как три года назад. Сегодня ситуация для нас благоприятна, и мы ею пользуемся.
    Если говорить о металлах, которые не являются биржевыми, то здесь надо смотреть структуру затрат и факторы, влияющие на рост цен. Себестоимость производства черных металлов напрямую зависит от услуг естественных монополий: железнодорожников, энергетиков, газовиков и т.д. Хотим воздействовать на формирование этих цен — придется еще более жестко ограничить тарифную политику естественных монополий. Поэтому к идее регулирования, на мой взгляд, следует отнестись очень осторожно. Вариант введения пошлин, с моей точки зрения, также не решает проблемы. Если завтра цены упадут, пошлину сразу не отменят, потому что есть инерция принятия таких решений. Напомню: ситуация с отменой 5 %-ной пошлины на черные металлы уже возникала три года назад. Стоит ли повторять?
    Разумный выход, на мой взгляд, только один. Потребителям и производителям металлов нужно садиться за стол переговоров и находить компромисс или, лучше сказать, консенсус.
    — Полгода назад УГМК приобрела «Электроцинк», несмотря на то, что техническое и финансовое состояние этого предприятия оценивалось, как плохое. Чем обоснован этот выбор? Почему компания решила вкладывать средства в далеко не новый завод?
    — В России два цинковых завода, и оба в прошлом году были выставлены на продажу. Поскольку сложилось так, что Челябинский завод был продан группе ЧТПЗ, мы вступили в переговоры по поводу «Электроцинка». Его основными акционерами были трудовой коллектив и менеджеры завода. Мы эти акции выкупили и сформировали контрольный пакет. Кроме того, 25 % акций принадлежит правительству республики Северная Осетия-Алания, и его представители сегодня входят в совет директоров.
    Финансовая ситуация там действительно непростая из-за высокой кредиторской задолженности. Но драматизировать я бы не стал, потому что все вопросы — решаемые. И насчет того, что завод старый, я бы тоже поспорил. Электролиз, который сегодня есть на «Электроцинке», в сравнении с тем, что было на ЧЦЗ до реконструкции, или с электролизом, действующем на «Казцинке», выглядит вполне прилично. А что касается сернокислотного производства, оно построено в конце 80-х годов на импортном оборудовании и считалось новейшим проектом в советской металлургии. Проблема в том, что в последние годы запчасти не закупались, и часть оборудования вышла из строя. Из-за этого объемы производства упали.
    Сегодня с учетом возможности по переработке отходящих газов в серную кислоту мощности завода составляют 85 тыс. т по цинку. Проектная мощность — 110 тыс. т. Думаю, со следующего года именно столько цинка и будет выпускать завод. До конца 2004 года мы намерены завершить реконструкцию. Тогда «Электроцинк» будет вписываться в требования ПДВ и начнет нормально работать.
    — Как переход этого предприятия в состав УГМК повлиял на российский цинковый рынок и на ваших основных конкурентов?
    — Благодаря этому заводу мы уже торгуем металлическим цинком, а не только цинковым концентратом. Начинаем выходить на рынок с цинкоалюминиевыми сплавами — для производства оцинкованного листа, который используется в автомобилестроении. Пробную партию уже поставили Новолипецкому комбинату. Планируем выпускать этих сплавов до 3 тыс. т в месяц.
    Конечно, мы конкурируем с челябинским цинком, но конкурируем корректно. Если брать готовую продукцию, то беспокоиться не о чем — рынка хватит всем. Потребление цинка в России в прошлом году составило примерно 150 тыс. т, и этот рынок быстро прогрессирует, ежегодно прирастая на 15—20 %. Кроме того, у Челябинского завода есть обязательства по экспорту.
    Что касается сырья, то в связи с его переработкой на «Электроцинке» мы, естественно, сократили объем продаж товарного концентрата Челябинскому заводу. ЧЦЗ пытается компенсировать возникший сырьевой дефицит закупками по импорту, но все-таки вынужден снизить объемы производства.
    — Намерена ли УГМК и дальше повышать роль цинка в структуре своей производственной деятельности, в том числе заниматься переработкой металла на своих предприятиях?
    — В ближайшие годы у нас намечается значительный рост объемов цинксодержащего сырья. Планируем к концу 2006 года производить около 190 тыс. т цинка в концентрате, что превышает имеющиеся мощности по его переработке. Отсюда возникает идея строительства нового цинкового завода.
    Задача развития цинкового производства будет решаться в рамках нашего сотрудничества с Правительством Республики Башкортостан. Документы о передаче ООО «УГМК-Холдинг» в доверительное управление трех предприятий — Башкирского медно-серного комбината, Бурибаевского ГОКа и Хайбуллинской горной компании — подготовлены. Если, как ожидается, президент республики их утвердит, то договора будут подписаны, и мы вступим в управление под конкретную инвестиционную программу. В соответствии с этим будет приниматься и решение о строительстве цинкового завода в г. Сибай.
    Что касается использования цинка, есть намерение организовать производство по горячему цинкованию металлоконструкций. Где и как будет реализовываться проект, говорить пока рано.
    — Каковы, на ваш взгляд, долгосрочные перспективы российской цинковой промышленности, учитывая, в частности, что запасы полиметаллических цинковых руд на Урале считаются одними из самых крупных в мире?
    — Перспективы есть и очень хорошие. Потому что мы — в начале пути. Пожалуй, только в России черные металлы идут в дело неоцинкованными. Горячим цинкованием занимаются два небольших завода на всю страну, тогда как в Европе такие производства повсюду находятся на расстоянии не более 400—500 км друг от друга. Рынок требует оцинкованные металлоконструкции в огромном количестве. Осветительные опоры, дорожные и тротуарные ограждения – все сделано методом горячего цинкования черных металлов.
    У нас оцинкованные конструкции только начинают в экспериментальном порядке устанавливаться на строящихся дорогах. А действующие автомобильные, железнодорожные магистрали?! Так что, я думаю, цинковую промышленность в России ожидает настоящий бум, особенно если законодательно утвердить нормативы, обязывающие применять ответственные конструкции исключительно в оцинкованном виде.
    — Недавно стало известно о предстоящих крупных инвестициях в расширение добычи меди на Гайском ГОКе. Сообщалось о проекте «второй очереди». Будет строиться новая шахта?
    — Нет, речь идет о расширении подземной части действующего рудника. Будем вести разработку с более глубоких горизонтов, а поскольку там рудное тело смещается, нужен дополнительный ствол для подъема руды и один или два вентиляционных ствола.
    Но сам проект с полным основанием можно назвать второй очередью. Объем инвестиций составит не менее 120 млн долл. Предстоят огромные объемы работ, потому что придется осваивать горизонты около 1 км и глубже. Все это позволит получить существенную прибавку сырья. Сегодня Гайский ГОК производит 75 тыс. т меди в концентрате, из которых 10—12 тыс. т приходится на месторождение Летнее, отрабатываемое открытым способом. По планам, которые мы наметили, он должен делать 105 тыс. т. меди в концентрате, т.е. расширение подземной добычи обеспечит прирост не менее чем на 30 тыс. т по меди. Практически — новый рудник.
    Кроме того, предполагается реконструировать обогатительную фабрику в Гае и увеличить ее мощность с 5,2 млн. т до 8 млн. т по руде. Планируется ввести современные импортные технологии на операциях дробления, извлечения. Оборудование будет компактным, большой единичной мощности и удобным в монтаже.
    — Как выглядит инвестиционная программа компании в целом? Какие проекты финансируются в этом году?
    — Наши инвестиционные возможности постоянно растут. Переход на международные стандарты финансовой отчетности с участием известной аудиторской фирмы KPMG открыл нам доступ к долгосрочным инвестиционным кредитам. Благодаря привлеченным средствам инвестиционный портфель УГМК в нынешнем году возрастет до 170—180 млн долл. Объем заимствований «длинных» денег при этом составит 20—25 %, остальное — собственные средства компании, которые мы реинвестируем.
    В настоящий момент открыты две кредитные линии. Одна из них — на 17 млн евро открыта Внешторгбанком для финансирования реконструкции Металлургического завода им. А.К. Серова. Остальную часть вложений составят собственные средства. Речь идет о втором этапе реконструкции, стоимость которого более 30 млн евро.
    Еще один крупный инвестиционный кредит предоставляет Standard Bank — в составе консолидированных вложений для реконструкции обогатительной фабрики в Красноуральске (ОАО «Святогор»). В связи с этим проектом нужно сделать разъяснение. Мы отказались от прежних планов создания обогатительного производства на базе Сафьяновского медного рудника, рассчитав, что выгоднее сосредоточиться на развитии мощностей «Святогора»: сюда будет поступать руда и Сафьяновского месторождения, и Волковского, и группы северных месторождений, где уже началось строительство Тарньерского рудника. Реконструкция Красноуральской фабрики позволит увеличить ее мощность по переработки руды с 1,5 млн т до 2,5 млн т, и к концу будущего года фабрика должна будет запущена.
    Помимо этих инвестиционных проектов, можно отметить значительный объем вложений на Среднеуральском медеплавильном заводе. Учитывая имеющееся превышение мощностей по переработке первичного сырья, на СУМЗе будет установлен еще один агрегат ПЖВ. Там же продолжается реконструкция сернокислотного производства и кислородной станции.
    — Начало строительства в Верхней Пышме нового комплекса электролиза меди уже несколько раз отодвигалось. Что мешает?
    — Объективно ничего не мешает. Но в компании идет работа, требующая крупных затрат, с тем, чтобы выстроить полностью сбалансированную схему производства — от добычи руды до продукции конечных переделов. В нашем бизнесе все решают глубокая переработка и сырье. Чем мы и занимаемся. В первую очередь, вкладываем средства в развитие горнодобывающих предприятий, в приобретение лицензий на месторождения руд. Потому что без надежной сырьевой базы заниматься любыми проектами бессмысленно. Отсюда — начало освоения Тарньера, отсюда — наш интерес к месторождению Осеннее в Оренбургской области, отсюда — глубокие горизонты Гайского ГОКа.
    — Комитет по металлургии ТПП РФ, который вы возглавляете, подготовил поправки в законодательство о недропользовании. Какова их суть? Приняты ли они?
    — Эти предложения были внесены в Правительство в сентябре 2003 года за подписью президента Торгово-промышленной палаты Е.М. Примакова и представляют собой результат коллективной работы четырех комитетов ТПП РФ: по природопользованию, по экологии, по металлургии и по драгоценным металлам и камням. По нашему мнению, действующий Закон о недрах не учитывает многих современных реалий. Например, до сих пор нет четкого регламента, что такое конкурс, а что аукцион на разработку месторождений, каким образом и на каких основаниях иностранные компании могут участвовать в лицензировании. Само понятие «недра» — слишком общее. Одно дело углеводороды, другое — твердое минеральное сырье, на котором работаем мы. С точки зрения бизнеса, это принципиально разные категории. Грубо говоря, поднятая на поверхность нефть уже имеет 90 % цены, по которой продается на рынке, руда же содержит не более 10—20 % стоимости будущего продукта.
    В январе 2004 года Министерству экономического развития было поручено работать над этим законом. Все, что есть на сегодняшний момент, — высказывания отдельных чиновников МЭРТ, но концепции, которую можно было бы обсуждать, никто не видел. Насколько нам известно, рассмотреть проект закона планируется на заседании Правительства в августе. Поэтому возникает обеспокоенность тем, что подготовка ведется с отставанием и без участия самих недропользователей.
    — Как изменения в российском правительстве повлияли на ваши отношения с министерствами?
    — Что касается Министерства природных ресурсов, то после произошедших там кадровых перестановок мы видим изменение к лучшему. Вопросы, которые энное количество времени находились без движения, сейчас решаются. Это объективная реальность. В данном конкретном случае ситуация подкреплена тем, что новый министр Юрий Петрович Трутнев понимает проблему российских недр, что называется, изнутри, благодаря своему профессиональному образованию и опыту.
    — Эти перемены могут ускорить решение проблемы Удокана, в том числе определить способ лицензирования, выгодный для российских компаний?
    — На совещании по этому вопросу, которое недавно проходило с участием всех заинтересованных сторон, представителями Минэкономразвития было продекларировано, что будет аукцион. Но окончательное решение должно принимать Правительство в лице премьер-министра. Когда это произойдет, пока неизвестно. Если формой лицензирования станет все-таки аукцион, то иностранные компании автоматически получают право на участие в нем. Юридических оснований для отказа нет: даже если под каким-либо предлогом их заявки будут отклонены, такое решение можно обжаловать через суд.
    — Будет ли УГМК принимать участие в аукционе? Как в этом случае вы оцениваете собственные шансы и кто, на ваш взгляд, выйдет победителем?
    — Конкурс или аукцион — мы в любом случае будем участвовать. А результаты зависят от того, как далеко готовы идти участники торга, на какой цене остановятся. О своем намерении получить лицензию на разработку Удоканского месторождения меди неоднократно заявляла корпорация «Казахмыс». Но, с моей точки зрения, если будут допущены иностранные участники, то основным претендентом на победу окажется не «Казахмыс», а китайские компании. Во-первых, это месторождение ближе к Китаю географически. Во-вторых, металлургия в КНР дотируется, и конкурировать с китайскими участниками будет крайне сложно: фактически это госкомпании, представляющие интересы одного из самых мощных государств мира. Китайцы хорошо понимают потенциальную ценность Удокана для своей экономики. Прогрессирующий китайский рынок уже сегодня потребляет почти 4 млн т. меди. При этом у себя они могут добыть и переработать в концентрат только 300 тыс. т. Остальную медь, образно говоря, приходится собирать по всему миру. Отсюда жесточайший дефицит первичного сырья. Так что за ценой они, думаю, не постоят.
    — Считаете ли вы, что под воздействием «китайского фактора» на мировом рынке меди и впредь сохранится тенденция, благоприятная для производителей?
    — Мой прогноз — позитивный, и не только с учетом китайского фактора. Во всем мире сейчас отмечается повышение спроса. В США экономика пошла в рост, в Европе наметилось оживление, по-прежнему динамично развиваются страны Юго-Восточной Азии, да и в России тоже обозначились позитивные тенденции. На внутреннем рынке потребление меди увеличивается на 15—20 % в год. Если дело пойдет такими темпами, то лет через пять-шесть сами превратимся в импортеров. Годовое производство меди в России составляет примерно 850 тыс. т, а потреблено в прошлом году было около 350 тыс. т.
    — Какие позиции на этом рынке намерена занимать ваша компания?
    — Я уже сказал, что мы прекращаем экспорт катодной меди. Но мы не собираемся продавать ее и в России. Чтобы завоевывать российский рынок, нужна продукция более глубокой переработки. И сегодня в объеме производства УГМК доля такой продукции уже превысила 60 %. Эти предприятия развиваются наиболее динамично, но проблемы, конечно, есть.
    Кировский завод по обработке цветных металлов загружен на 100 %, работает круглосуточно. Но качество продукции, как и на других российских заводах этого профиля, не соответствует современным требованиям. Мы занимаемся техническим перевооружением завода. Его основная рыночная специализация на перспективу — плоский прокат. Подготовлена инвестиционная программа стоимостью 27 млн долл., которую предполагается реализовать в течение ближайших трех лет. Задача — создать производство ленты по евростандарту. Это производство должно полностью обеспечить потребности ШААЗа, где мы в прошлом году начали выпуск теплообменников по технологии «Купробрейз». Пока Кировский завод не в состоянии выполнять требования по качественным параметрам, особенно по допускам на толщину ленты.
    — А в целом ставка на реализацию проекта «Купробрейз» в России оправдывает себя?
    — В прошлом году новый комплекс только вступил в строй и проходил этап освоения. Сейчас наметилась положительная динамика продаж. Но если иметь в виду сроки окупаемости, то, думаю, их выдержать не удастся. Нужно прямо сказать: рынок к новому виду продукции объективно оказался пока не готов. Поэтому основные усилия мы сосредотачиваем на том, чтобы убедить партнеров, что наши изделия для их бизнеса экономически оправданы. Ведущие российские автозаводы продолжают устанавливать радиаторы образца середины прошлого века и считают, что население и впредь предпочтет покупать машины в такой комплектации, лишь бы дешевле. Отсюда неравная ценовая конкуренция, демпинг и т.д. Эта инерция, видимо, еще какое-то время будет тормозить развитие рынка. Но, с другой стороны, если Россия все-таки примет решение о введении требований Евро-2 и Евро-3 на автомобильные двигатели, рыночная ситуация в корне изменится. Надеюсь, что на новые модели машин, соответствующие европейским нормам, будут устанавливать наши теплообменники.
    Так что не стоит пока делать выводы, кто выиграл, а кто проиграл. В любом случае, мы первыми заняли перспективную нишу на рынке.
    — Вы сообщили, что производство медной катанки достигло проектной мощности. Что планируется делать дальше — улучшать качество, наращивать объемы, увеличивать переработку в кабельно-проводниковую продукцию?
    — По качеству катанки нет ни одной претензии. Наращивать объемы? Над этим думаем — скорее всего, да. Постепенно увеличиваем экспортные поставки. Что же касается переработки в кабельно-проводниковую продукцию для продажи на российском рынке, то здесь наш бизнес сталкивается с конкуренцией и ценовым демпингом со стороны производителей низкокачественного кабеля.
    Происходит примерно то же самое, что и на рынке автомобильных компонентов. Такие заводы, как «Сибкабель», «Камкабель», «Электрокабель» (г. Кольчугино) провели реконструкцию, обновили номенклатуру и дают гарантии, что изделия соответствуют высоким стандартам эксплуатационной надежности, долговечности, безопасности. Естественно, у них и более высокая цена. Но потребители не готовы платить за качество. Поэтому возникает проблема рентабельности. Например, у нас на заводе «Сибкабель» в прошлом году рентабельность была чисто условная — 1—1,5 %. Конечно, мы предприняли некоторые шаги, чтобы завод мог работать дальше: по итогам первого квартала этого года рентабельность повысилась до 6 %, а по некоторым маркам даже до 8 %. Но в условиях «дикого рынка» трудно строить долгосрочные прогнозы.
    — Крупные российские металлургические компании покупают предприятия в Восточной Европе, чтобы таким способом закрепиться на рынках ЕС. У вас тоже появились активы в Сербии?
    — С заводом по производству медных труб в сербском городе Майданпек мы работаем по толлинговой схеме. Заключены два вида контрактов. По одному из них мы направляем с Кировского завода ОЦМ заготовку, забираем готовые трубы и продаем в России. Другой вариант — поставляем на Балканы катодную медь, перерабатываем на одном из близлежащих предприятий, затем заготовка перевозится в Майданпек, и оттуда опять получаем трубы для продажи в России. Часть мощностей этого завода действительно работает на Европу, но мы к этому не имеем отношения.
    — Почему УГМК и другие крупные производители меди не проявляют интереса к заводам «Кольчугцветмет» и «Красный Выборжец», которые оказались в кризисе и объективно заинтересованы в эффективном собственнике, обладающем сырьевым потенциалом?
    — Завод «Красный Выборжец» нашей компании просто неинтересен. Оборудование там устаревшее, изношенное. Да и сам завод старый. Он находится в исторической части Санкт-Петербурга, и совершенно ясно, что подобные производства все равно будут выноситься за ее пределы.
    Ситуацией с Кольчугинским заводом мы интересовались. Его основные проблемы — очень большая кредиторская задолженность и неопределенность с собственностью. Сейчас 48 % акций принадлежит государству. Считаю, что именно государство, как крупнейший акционер, должно принимать решение. Если объявят банкротство, а иного способа удовлетворить претензии кредиторов пока не видно, возникает вопрос: кто будет продавать активы? Государство? Тогда, возможно, наша компания, имеющая 20 % акций, примет участие в этой ситуации. А пока продолжается то же, что и раньше: производство не удается вывести на уровень безубыточности, задолженность растет.
    — Представители УГМК неоднократно сообщали о выполнении крупных экологических программ. Но компанию продолжают критиковать за высокий уровень загрязнений окружающей среды. Существуют ли объективные данные, которые можно предъявить общественности?
    — Есть обязательная форма отчетности перед экологическими контролирующими органами. Там все указано — и в физических измерениях, и в деньгах: сколько средств мы вкладываем в природоохранные мероприятия — для снижения выбросов и сбросов, на утилизацию ранее накопленных отходов и сколько платим штрафов, за какие именно нарушения. Эта информация открыта и доступна. Представители общественности всегда могут с нею ознакомиться, если, конечно, здесь присутствует забота об экологии, а не политический ход в предвыборной кампании.
    — Какова динамика «трудовых» показателей на предприятиях УГМК: число рабочих мест, уровень зарплаты? Удается ли обеспечивать их связь с эффективностью работы компании и сближать с мировыми стандартами?
    — Чтобы компания соответствовала мировым стандартам по уровню эффективности, а значит, и по количеству персонала, нужно провести полную реконструкцию и перейти на западные технологии. Один пример. Когда мы построим новый комплекс электролиза меди на 300 тыс. т, там будет работать 80 человек, а не 450, как сейчас, потому что в современном производстве вообще нет места ручному труду. И так — в каждом металлургическом переделе. Пусть не завтра, а лет через пять, семь, но мы все равно к этому придем. Тогда в компании будет не 70 тыс. работников как сегодня, а думаю, тысяч 30. Другим, соответственно, будет и уровень зарплаты.
    Сегодня зарплата работника УГМК составляет в среднем 7,5 тыс. руб. Наверное, можно сказать: в металлургии кто-то платит больше. Но цифры — вещь лукавая. Надо смотреть весь комплекс социальных обязательств, которые несет компания перед государством, субъектами Федерации, муниципальными образованиями. Сумму этих налогов и платежей в бюджеты и внебюджетные фонды следует сопоставить с объемами производства, тогда вывод получится более объективный.
    — Урал и особенно Свердловская область привлекают внимание мирового бизнеса — достаточно упомянуть визит канцлера Шрёдера во главе делегации немецких деловых кругов и недавнюю поездку делегации японских компаний. Вы принимали также высоких гостей из близких по профилю компаний — «Коделко», «Польская медь». Каковы цели этих визитов и их практическая отдача?
    — У каждого свои цели. У «Польской меди» заканчивается сырьевая база: лет через 12—15 они останутся без собственных источников сырья, поэтому заранее ищут варианты. С «Коделко» у нас есть общие интересы в технологиях переработки медьсодержащего сырья. Японцев интересуют наша медная катанка и порошки. Нас, в свою очередь, — горная техника и оборудование японских фирм, в частности «Комацу». То, что иностранные бизнесмены приезжают, хорошо, но будет еще лучше, если они начнут активно работать здесь и вкладывать серьезные инвестиции в Россию, в Свердловскую область. Вполне возможно, что и Екатеринбург станет одним из мировых центров бизнеса.